"Павел Пепперштейн. Диета старика " - читать интересную книгу автора

встал. Тело было твердым, бесчувственным, как дрова. Сердце в груди билось
тихо, словно шепотом. Земля вокруг блестела от звездного света. Я пошел
вниз. Я был одет Дедом Морозом - так, как его обряжают в наших краях: черный
тулуп, белые рукавицы, белая конусообразная шапка, изображающая снежный
холмик, синие валенки до колен, к которым прикалывают бумажные ленты с
желаниями. В левой руке я сжимал мешок с подарками. Не было только посоха.
Возможно, я потерял его.
Это одеяние подошло бы к зиме, но была жаркая летняя ночь, наполненная
скрежетом цикад. Я шел большими, твердыми шагами. На валенках шелестели
развевающиеся ленты, под ногами хрустела земля, усеянная пустыми панцирями
улиток. Змея лежала под кустом, свернувшись кренделем, похожая в звездном
свете на блестящую горку человеческих испражнений. Я подошел к железной
калитке, открытой настежь. Блестели темные окна отчего дома. Я вошел. Пусто.
Поднялся на второй этаж и вдруг увидел Китти - она стояла в коридоре. Вид у
нее был сомнамбулический, хотя в ту ночь не было луны. Ее маленькое, острое
личико казалось злым, веселым и спящим одновременно. "Старый
Холод!" -крикнула она, увидев меня. На ней была только черная майка. Худые
голые ноги, между которыми виден был половой орган маленькой
девочки -аккуратный, выпуклый, словно бы вылепленный для долгого
бесстрастного созерцания, как сад камней. Я вынул из мешка одеяние Снежной
Внучки и кинул ей. Она подпрыгнула от радости и надела белый тулупчик, белые
варежки, белые валенки - все белое, расшитое искрами. Я перевернул мешок и
вывалил его содержимое на пол - образовалась гора игрушек, причем все это
были маленькие копии транспортных средств: самолетики, поезда,
автомобильчики, ракеты, кареты, колесницы, линкоры, лодочки, дирижабли...
Наверное, эта груда была яркой, но в темноте цвета были не видны - только
отблески. Похоже было на кучу убитых майских жуков, сверкающих в ночи своими
хитиновыми покровами. Китти что-то крикнула и перепрыгнула через подарки. Я
хотел найти отца, чтобы преклонить перед ним колени, как на картине
Рембрандта "Возвращение блудного сына". Я взял Китти за руку, я хотел, чтобы
мы оба упали на колени, - Сын, одетый Дедом, и Дочь, одетая Внучкой, перед
Отцом, который одет Отцом. Но его нигде не было видно. Все равно мы с Китти
опустились на колени, а затем встали на четвереньки. Так, на четвереньках,
стали перемещаться по дому. "Мы - звери", - сказала Китти. Ползли
коридорами. Путь привел нас на кухню. Здесь ярко сияла стальная посуда,
отражая свет звезд. На полу стояло блюдо с абрикосами и сыром. Мы подползли
к нему, стали обнюхивать еду. Запахи охватили меня целиком: острый, сложный
запах сыра, свежий и холодный запах абрикосов...
- Сыр, - произнес я, словно называя кого-то по имени.
Китти отчетливым шепотом рассказала мне, что Резерфорд, умирая в
Лондоне, попросил принести ему сыру. "Никогда не любил сыр, а теперь вот
захотелось..." - сказал он. Съев ломтик, он промолвил: "Неприятный вкус. Я
был прав, не любя его. Теперь я могу спокойно умереть".
- На самом деле сыр был вкусный, - прибавила Китти. - Просто Резерфорд
умирал, и у него не было аппетита.
- Этому вас учат в школе? - спросил я.
- В школе? Я не хожу в школу, - ответила она.
Раздался звук, как будто о стекло ударился шмель. Китти встала, взяла с
кухонного стола нож и протянула его мне. Я отрезал кусочек сыра, снова
обнюхал его. В ломтике была круглая дыра. С трудом удерживая тонкий и