"Павел Пепперштейн. Диета старика " - читать интересную книгу автора

двух старых супругов.
Старик вскакивает с кровати и начинает раздраженно расхаживать по
комнате. На нем шелковая пижама, расшитая серебристыми водорослями, которые
слегка мерцают в темноте.
- Кажется, я больше похож на привидение, чем ты? - весело спрашивает
он.
Однако старуха строго стучит спицами.
- Привидение? Может быть, ты меня считаешь привидением?
- Я пошутил. Вовсе не хотел тебя задеть. Но, согласись, привидением
считается особа, которая после своей смерти является кому-либо из живых в
неурочное время, то есть после полуночи. Так ты и поступаешь, Елизавета.
- Глупости. Я всегда считала и продолжаю считать, что быть призраком -
величайшая пошлость.
- Да, но ты появилась здесь только после двенадцати, да и то лишь
тогда, когда я выключил свет.
- Ошибочка! Я сидела здесь и раньше и мирно вязала. Ты просто не
замечал меня. Точнее, делал вид, что не замечаешь. Ты до такой степени
усовершенствовал свой самообман, что тебе легко было убедить себя в том, что
комната пуста. Но я не закончила относительно привычек и недостатков...
- О, твой педантизм! Твоя аптекарская страсть к последовательному
размещению слов! Ты по-прежнему держишь при себе драгоценный пинцет, которым
когда-то расправляла волокна моей души!
- Так вот, мы говорили о самообмане...
- Я действительно поддаюсь наивному самообману, поддерживая беседу с
тобой. На самом деле ты ведь молчишь - я сам говорю за тебя. В этой
наивности есть, конечно, некоторая доля артистизма. "Я тоже
художник!" -как-то раз сгоряча воскликнул Микеланджело. Я разыгрываю партии
двух собеседников, имитирую оживленный спор. Согласись, для этого требуется
известная изощренность. Впрочем, шизофрения - величайшая искусница. К тому
же - длительное одиночество. Я ведь вдовец, дети мои умерли, я давно не
выходил из дома. Все сижу здесь один, забившись в собственную скорлупу. Что
же касается умерших, то я давно наблюдаю за этим народцем и неплохо изучил
их повадки. Они не умеют воспринимать слова и звуки из мира живых. С ними
невозможно беседовать - они общаются только друг с другом. Поэтому ты,
бедная Лиза, самый бессловесный из призраков, который мне когда-либо
приходилось видеть.
- Вот как?
- Да, но я согласен продлить этот хрупкий самообман, поскольку бывают
ведь милосердные иллюзии.
- Ты так любезен!
- К чему эта ирония, Елизавета?
- А что мне еще остается? Если верить тебе, ты сам иронизируешь над
собой. Только все это глупости. Не приходило ли тебе в голову...
- Лиза, давай вспомним времена нашего знакомства. Как написал Данте:
Мне было восемь, Биче девять лет,
Когда у Портинари мы впервые...
С ней встретились...
- ...что дело, собственно, обстоит как раз наоборот?
- Вспоминаешь ли ты старика Портинари? Как он раскачивался под потолком
в своем лоснящемся халате, с толпой попугайчиков на плечах! Как он пил