"Артуро Перес-Реверте. Испанская ярость" - читать интересную книгу автора

сопротивлялся ли он, сдавался или спасался бегством, живым не ушел и, стало
быть, об этом не расскажет.
И дон Педро рассчитал верно. Паника, обуявшая защитников города, стала
нашим главным союзником, отчего и потеряли мы всего человек
десять-двенадцать убитыми и ранеными. Согласитесь, черт возьми, - это сущие
пустяки по сравнению с двумя сотнями лютеран, которых похоронили на
следующий день, так что Аудкерк достался нам, можно сказать, почти даром.
Выражаясь военным языком, основной очаг сопротивления обнаружился в ратуше,
где человек двадцать англичан успели занять оборону. Кто их, спрашивается,
звал сюда, англичан этих, ставших на сторону мятежников после того, как его
величество отказался выдать свою сестру, инфанту Марию, за принца Уэльского?
Зачем было встревать им не в свое дело? И какая была печаль чужих быков
случать? Так что когда первые испанцы с окровавленными клинками ворвались на
площадь, а надменные островитяне встретили их с балкона ратуши мушкетным
залпом, наши почли это горчайшей обидой. И, натащив пакли, пороха и смолы,
подожгли здание муниципалитета вместе с засевшими там англичанами, а те, кто
успевал - если успевал - выскочить наружу, попадал из огня если не в полымя,
так под огонь.
Потом, как водится, начался грабеж. По стародавнему военному обычаю,
город, не принявший условий сдачи и взятый с бою, пускался на поток и
разорение, а в алчности и жажде наживы каждый наш солдат стоил десятерых,
тогда как в бахвальстве - сотни. Ну вот, и поскольку Аудкерк не
капитулировал - губернатора в первые же минуты застрелили, а бургомистра
вздернули на дверях собственного дома, - хоть и достался нам, можно сказать,
малой кровью, то и не потребовалось особых церемоний для того, чтобы
испанцы, выбрав дома поприглядней - а других в городе и не было, - принялись
тащить оттуда все, что под руку подвернулось. Это иной раз приводило к
прискорбным происшествиям, ибо аудкеркские обыватели, как поступили бы на их
месте и всякие другие, противились подобному бесчинству, добром со своим
добром расставаться не желали, а потому, чтоб отдавали свои вещички,
увещевать многих пришлось шпагой. И вскоре заполнились улицы солдатами,
которые в дыму и пламени пожаров сновали взад-вперед, нагруженные
разнообразнейшим скарбом. Зрелище не радовало глаз - содранные занавески, в
щепки разнесенная мебель, раздетые, разутые трупы, и нога оскальзывается в
темных лужах крови на мостовой, и собаки эту кровь лакают. Сами понимаете.
Что касается безобразий по женской части, то их не было, ну, или, по
крайней мере, они не поощрялись. Более того - возбранялись. Равно как и
стремление напиться допьяна, поскольку оба порока действуют разлагающе на
самое дисциплинированное воинство. Наш главнокомандующий дон Амбросьо
Спинола, не собираясь настраивать против себя гражданское население, которое
мало того, что обдерут и зарежут, так еще и на законных основаниях
изнасилуют, поставил вопрос остро - уж куда острей: гляди, не обрежься - и
отдал соответствующий приказ. И накануне штурма, для вящей доходчивости, для
пущей наглядности, в назидание и для острастки повесил двоих-троих солдат,
уличенных в том, что позволили себе по отношению к женщинам лишнее. Видать,
осведомлен был генерал о несовершенстве человеческой природы - ведь даже в
команде Господа нашего Иисуса Христа, даром что он сам же ее и набирал, один
его предал, другой от него отрекся, а третий ему не поверил. И в данном
случае примерное наказание, завинтивно превентив - тьфу, наоборот! -
превентивно завинтив гайки, произвело должное впечатление на личный состав и