"Роман Пересветов. Тайны выцветших строк " - читать интересную книгу автора

представят в его распоряжение тех трех вышеупомянутых лиц и еще других людей
великого князя и нескольких хороших писцов, кроме того, постараются, чтобы
Веттерман с товарищами получали от великого князя кормы и хорошие напитки в
большом изобилии, а также, хорошее помещение и жалование и почет, а если они
только останутся у великого князя, то будут в состоянии хлопотать и за
своих".
Как ни заманчиво было это предложение, напуганные слухами о крутом
нраве Ивана Грозного, немцы заколебались. И, хотя "отличному и ученому
человеку" Веттерману очень хотелось ближе познакомиться с книжными
сокровищами русского царя, он не решился "предпочесть мертвые листы живым
людям, своим соотечественникам, нуждавшимся на чужбине в руководителе и
наставнике".
Франц Ниенштедт рассказывает, что у приглашенных к царю немцев возникло
опасение, не придется ли им, как только они кончат одну книгу, сейчас же
приниматься за перевод другой, "и они тогда не смогут избавиться от этой
работы до самой смерти". Посовещавшись, они попросили передать Ивану
Грозному, что таким важным делом, как перевод этих книг, должны заниматься
не простые миряне, но "наиумнейшие, знающие писание и начитанные люди".
"При таком ответе, - заканчивает свое повествование автор хроники, -
Солкан, Фуника и Высровата покачали головами и подумали, что если передать
такой ответ великому князю, то он может им самим прямо навязать эту работу
(так как велит всем им присутствовать при переводе), и тогда для них ничего
хорошего из этого не выйдет; им придется тогда, что, наверное, и случится,
умереть при такой работе, точно в цепях. Потому они донесли великому князю,
будто немцы сами сказали, что поп их не сведущ, не настолько знает языки,
чтобы выполнить такое поручение. Так они все и избавились от подобной
службы".
Любознательный Веттерман все же попросил Солкана одолжить им хотя бы
одну книгу на шесть недель, но "высший канцлер" припугнул его, что Иван
Грозный может тогда их заподозрить в намерении уклониться от предложенной им
работы.
"Обо всем этом, - уверяет Франц Ниенштедт, - мне рассказывали сами
Томас Шреффер (то есть Фома Шревен) и Иоганн Веттерман. Книги были страшно
запылены, и их снова запрятали под тройные замки в подвалы".
Бесхитростный рассказ дерптского пастора, записанный его современником
и соотечественником, бывшим рижским бургомистром Ниенштедтом, во многом
совпадал с впечатлениями Максима Грека. И тот и другой с завистью и
восхищением говорили о книжных сокровищах, не имевшихся ни в одной
европейской библиотеке. Несколько странным было утверждение Веттермана,
будто "либерею" не открывали более ста лет. Тогда каким же образом мог ее
видеть Максим Грек, живший почти одновременно с Веттерманом? В "Сказании о
Максиме философе" говорилось о книгах, привезенных племянницей византийского
императора Софьей Палеолог. Ниенштедт же утверждал, что они получены в дар
от константинопольского патриарха.
Клоссиуса, напавшего на след "исчезнувшего сокровища" и тешившего себя
надеждой, что именно ему выпадает счастье его отыскать, эти неувязки не
очень тревожили. Но, кроме списка "Хроники Ниенштедта", с которым
познакомился Клоссиус, были и другие списки этой хроники. Расхождение в них
сводилось к тому, что в одном варианте говорилось о двухсводчатых тайниках,
в другом же - о трехстводчатых, под тремя замками. Это могло быть и простой