"Леонид Переверзев. Гряди, Воскресенье: христианские мотивы в джазе Дюка Эллингтона." - читать интересную книгу автора

угрожающими потрясаниями кулаками и воинственным топанием; руки их
вздымаются вверх, а потом опускаются, и стена обрушивается до основания.
Понизив голос, но с таким нежным акцентом, квартет поет также "Подай мне
руку" или иногда "Брат, подай мне руку". И еще очень красивая партия, где
женский голос, широко распевая просторную волнообразную мелодию
(колеблющуюся меж мажором и минором) рассказывает про тех, кто ушел в долину
Иорданскую, чтобы пересечь реку, а хор при этом скандирует: "И не слышно,
чтобы кто-нибудь помолился". [Ernest Ansermet. Prologue: Sydney Bechet in
Europe, 1919 / The Art of Jazz, ed. by Martin Williams, 1960]

Уличное собрание

Что сопоставить с этим невероятно проницательным откликом большого
европейского дирижера, впервые в жизни встретившегося с гастролирующим
"эстрадным" джазом на концерте в Старом Свете сразу после Первой мировой
войны? Сказанное им по затейливой цепочке ассоциаций вызывает в моей памяти
текст, написанный тридцать лет спустя совершенно (и во всех отношениях) на
него непохожим автором.
Автор этот - Джеймс Болдуин, негритянский романист и публицист, с
младенчества выраставший в окружении примерно такой же музыки, очень тонкий
ценитель и глубокий знаток данного предмета. А текст - его небольшая новелла
"Блюз Сонни", которую мне хочется процитировав еще более пространно (уж вы
потерпите, или же просто пропустите несколько страниц и переходите сразу к
следующему разделу). Место и время действия этой "джазовой" (не только
фабульно, но и по всему ее структурно-интонационному строю) новеллы -
Нью-Йорк после Второй мировой. Чернокожий рассказчик (рядовой
обыватель-семьянин средних лет, мелкий служащий) встречает много лет не
виденного им младшего брата Сонни, еще подростком грубо порвавшего с ним и
родительской семьей, а ныне - богемного субъекта, только что удачно
избежавшего ареста за потребление/продажу наркотиков, и джазового пианиста,
который как раз собирается "посидеть кое-с кем в одном логове" и приглашает
туда старшего. Финальный апофеоз рассказа - исполнение блюза в ночном клубе,
но этому предшествует уличная сцена, приводимая мною целиком, и последующая
за ней беседа, откуда я дам несколько ключевых фраз..
"На тротуаре напротив, у входа в закусочную, несколько человек устроили
по-старомодному религиозное собрание. В дверном проеме стоял и смотрел на
них повар, в грязном белом переднике, с сигаретой в зубах и с искусственно
выпрямленными волосами, которые в лучах заходящего солнца отливали медью.
Малыши и взрослые, шедшие по своим делам, замедляли шаг и останавливались
там, где уже стояло несколько пожилых людей и двое задиристых на вид женщин,
которые на все, что происходило на улице, смотрели так, как будто улица была
их владением - или, вернее, владелицей. И на это они смотрели тоже. Собрание
вели три сестры в черном и один брат. У них не было ничего, кроме
собственных голосов, библий и бубна. Брат возносил хвалу, и пока он возносил
хвалу, двое сестер стояли, тесно прижавшись друг к другу, и все своим видом,
казалось, говорили "аминь", а третья сестра с бубном обходила всех стоящих
вокруг, и два или три человека бросили в него несколько монет. Потом брат
умолк, и сестра, собиравшаяся пожертвования, высыпала монеты себе в ладонь и
переложила их в карман своего длинного черного платья. Потом она подняла обе
руки и, то встряхивая бубен, то ударяя им о другую руку, начала петь. И