"Леонид Переверзев. Гряди, Воскресенье: христианские мотивы в джазе Дюка Эллингтона." - читать интересную книгу автора

увело бы слишком далеко от моей основной задачи.
Тем не менее: вновь перелистывая Федотова я вдруг вспомнил, что тридцать с
лишним лет назад мне самому довелось однажды слышать - и даже дословно
записать - рассказ о не только русском, но о русско-советском опыте
вынужденно-импровизационной, притом изрядно девиантной религиозной практики.
Странички с этим рассказом у меня сохранились и я привожу их здесь полностью
перед тем, как перейти, наконец, к собственно Священным Концертам.

Леонид Переверзев: Гряди, Воскресенье

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

V. Русская интерлюдия

1 ноября 1967 г. Я сижу на скамейке в маленьком дворике дома на ул.
Герцена (ныне вновь Большой Никитской) и конспектирую свежий номер
Systematics; передо мной коляска, в которой спит моя пятимесячная дочь, а
рядом со мной очень бодро присаживается явно деревенская бабуся среднего
роста, средней полноты, но какая-то просторная, так что кажущимися своими
размерами превосходит действительные. У нее большое круглое лицо, все в
морщинах, но светлое и очень приветливое, взгляд острый, живой и веселый, ей
явно хочется поговорить и я, перестав читать журнал, но не закрывая блокнота
и держа в рабочем положении ручку, поворачиваю к ней голову. Она начинает
сразу, однако говорит неторопливо, почти медленно, немножко нараспев и очень
проникновенно, все время глядя прямо на меня: "Это кто у тебя - сын, дочка?
...вижу, вижу, дочка. Хорошо твоей дочке. Да и тебе хорошо: храм с батюшкой
у вас тут рядом, совсем два шага; я кажный день хожу, как к брату приехала
погостить, иной раз и к утрене, и к вечерне. Поют-то как!" (помолчав) У
нас-то в селе храм недавно только восстановили. Да и вокруг почитай на
сколько верст ужас сколько лет ни одного не было, в районе только."
Она замолкла, а я полумашинально записал ею сказанное, и потом, когда в
ответ на мои слова опять заговорила, продолжал фиксировать ее речь
практически дословно. Молчание затянулось, и я почему-то спросил:
"Так неужто нигде храма близко не находилось?
- Нигде.
- Что ж так?
- Да лет уж сорок как нет. Еще как в двадцать втором годе, я тогда совсем
еще молода была, все они у нас порушены.
- Кто порушил-то, как?
- Да коммунисты из города наехали отрядом; говорили, декрет такой...
- Ну, и что?
- А все, конец и наступил.
- И как же это было?
- Да сперва батюшку нашего, помяни его, Господи, во царствии Твоем, прямо
среди службы из храма вытащили да на паперти и застрелили при всем народе. А
матушку его и дьякона с дьяконицей, и причетника, и старосту уже вечером в
овраг свели и погубили, там они и лежали долго, все не давали нам похоронить
их по божески, да и как похоронишь? Панихиду-то кто отслужит? Некому. Ведь
не только у нас - они ведь всех-всех батюшек и дьяконов в округе извели;
видать, приказ такой им вышел, тоже ведь люди подневольные... Хотя иные