"Николай Переяслов. За завесой 800-летней тайны (Уроки перепрочтения древнерусской литературы)" - читать интересную книгу автора

необоснованно отказывая Автору поэмы в прозрении близких сегодняшнему дню
законов поэтики, примеров которой в "Слове" имеется множество. Причем, речь
здесь идет не столько о филигранности внешних приемов (хотя такой звукописи,
как в строке "въ Пятокъ ПотоПташа Поганыя Плъкы Половецкыя", позавидовал бы
не один из наших сегодняшних стихотворцев!), сколько о той многослойной
метафоричности самого стиля, которая позволила Автору выйти из жестких
канонов феодальной образности, проведя в одной "поэтической связке" и
философскую модель мира, и исторически достоверную ситуацию, и политическую
платформу своей партии, и композиционную структуру свадебного обряда
одновременно.
Вот уже скоро два века, как после своего открытия в составе
Спасо-Ярославского "Хронографа" "Слово" продолжает удивлять нас своей
способностью к всевозможным "новопрочтениям" и переистолкованиям "темных
мест". Может быть, как историк, видящий в поэме только документ своей эпохи,
Д. Лихачев и прав, предостерегая новых исследователей "Слова" от перенесения
в него "собственных представлений", но что касается точки зрения
поэтической, то способность произведения с каждым новым перепрочтением
открывать в себе невидимые предыдущим иследователям глубины, на мой взгляд,
говорит не столько о превышении каких-то допустимых прав новыми
"Слово"-ведами, сколько о неисчерпаемости метафорических напластований и
наличии взаимоотражаемых друг друга, как поставленные одно против другого
зеркала, смыслов самой поэмы...
И когда на фоне ярко выраженной свадебной символики "Слова" Автор два
раза настойчиво повторяет словосочетание "на реце на Каяле", то как не
заподозрить в нем украинское "нарецена" - т.е. нареченная, невеста, разбитое
первыми публикаторами на три самостоятельных слова?.. Каяла - это не
название реки. Ни реальной, ни мифической. Это эпитет "окаянная",
относящийся к невесте и приобретший нынешний вид из-за склонности
древнерусских книжников к потере гласных: окаянная - каяная - каялая каяла
(ср. с метаморфозами имени половецкого хана Итоглыя: Итоглый - Тоглый -
Тоглий - Итогды).
Таким образом, для понимания сокровенной сути поэмы мы должны научиться
всматриваться не только в верхнее содержание "Слова", но и во всю его
многоэтажность, ибо "Слово", как писал о нем Г. Карпунин, - "это прорыв из
двухмерного, плоскостного мира "старых словес", где шло постоянное
приобщение историчности к вечности, в мир неведомого для этой плоскости
третьего измерения. "Слово" - произведение новаторское. Оно - результат
диалектического скачка. До него в русской литературе ничего подобного не
было".
Не было, добавим мы, ничего подобного и ПОСЛЕ. Но в том-то и досада,
что понимая это, мы вместе с тем еще и доныне обедняем себя, переиздавая из
года в год эту многослойную чудо-поэму в одних и тех же переводах и с одними
и теми же комментариями! Вот, например, известное всем выражение "буй туръ",
адресованное брату Игоря Всеволоду и прочитываемое как "отважный, сильный,
храбрый, гордый" бык (см. примечания Д. Лихачева к словам "буй туръ" в любом
из изданий поэмы). Трудно сказать, откуда взята эта пышная цепь эпититов,
по-видимому, только из собственного представления комментатора о бычьей
породе, а между тем, как отмечает украинский исследователь "Слова" Степан
Пушик, "СВАДЬБА на Гуцульщине называется БАЙ, народного сказочника из села
Суходола Рожнятовского района Ивано-Франковской области Федора Михайловича