"Николай Переяслов. За завесой 800-летней тайны (Уроки перепрочтения древнерусской литературы)" - читать интересную книгу автора

Вспомним же: когда в феврале 1185 года Святослав Киевский звал
Черниговского князя Ярослава для совместного похода против Кончака, тот ему
ответил: "Аз есмь послал к ним мужа своего Ольстина Олексича, а не могу на
свой муж поехати." А уже в апреле того же года отряд ковуев этого самого
Ольстина Олексича сопровождает дружину Игоря и его сына Владимира в Степь...
Не к обусловленному ли во время недавних переговоров с Кончаком месту
встречи? Если нет, то Ольстина Олексича необходимо признать откровенным
изменником, вступившим в преступный сговор с ханом Кончаком, решившим вдруг
за что-то уничтожить своего свата Игоря, а самого Игоря и весь Черниговский
дом придется заподозрить в каком-то внезапном слабоумии, подтолкнувшем
умудренных богатейшим жизненным опытом князей к дешевой мальчишеской
авантюре со своими степными родственниками.
Если же следовать логике и соединить одной линией посольство Ольстина
Олексича к Кончаку и последовавшую вслед за этим экспедицию Ольговичей в
Степь, то надо признать, что акция Игоря носила не военный характер и
осуществлялась по предварительной договоренности с самим Кончаком. И если мы
вспомним, что еще за несколько лет до роковой весны 1185 года Игорь
ПРОСВАТАЛ своего сына Владимира за дочь хана Кончака Свободу, то и вопрос о
сути переговоров с ним Ольстина Олексича, и вопрос о цели неожиданного
похода в Степь самого Игоря Святославовича и его юного сына Владиммира
перестанут таить в себе какую бы то ни было тайну, ибо станет ясно, что
это - продолжение все той же политики династических браков, которую завещал
своим потомкам Олег Святославович. Встретившись с Кончаком и обсудив место и
время предстоящей свадьбы, Ольстин Олексич возвратился в Чернигов, чтобы 23
апреля, приняв на себя роль проводника, эскортировать свадебный поезд к
обусловленному месту. Некоторое смущение в такую модель прочтения событий
вносит только не совсем уместный вроде бы для свадебного похода патетический
пафос речей Игоря в начале поэмы - с этим его высоко-патриотическим, хотя и
не имеющим логических предпосылок, выкриком: "луце жъ бы потяту быти, неже
полонену быти", переводимым как "лучше быть убитым, чем пленным"; - но
имеется достаточно понятное по-человечески объяснение и для этой
патетической фразы, хотя, может быть, и не совсем в той плоскости, в какой
мы привыкли смотреть на "Слово", видя в нем только образец сугубо воинской
поэзии. Именно в угоду этой концепции современные ученые, сами признавая тот
факт, что "нет никаких данных о враждебности Игоря к Кончаку, а также о
враждебных действиях Кончака против своего верного (с 1180 года) союзника и
своего свата Игоря" (Б. Рыбаков), продолжают, исходя из чисто внешней
воинской атрибутики поэмы, сводить мотивировку поспешного выхода Игоря в
Поле его стремлением нанести внезапный удар в самую глубину Половецкой земли
и, прорвавшись к Керчи, возвратить себе принадлежавшее некогда Ольговичам
Тьмутороканское княжество.
А как же союз Игоря Святославовича с Кончаком, о котором Б. Рыбаков
сказал, что "это была вековая семейная традиция Ольговичей"?.. К сожалению,
большинство комментаторов "Слова" видят в Авторе поэмы и ее персонажах одних
только идеологов и стратегов, забывая, что это были самые обычные живые
люди, подверженные различным страстям и слабостям. Так, приводимый
украинским исследователем поэмы Степаном Пушиком гороскоп князя Игоря, в
частности, говорит, что "он плохой семьянин, так как РЕВНИВ, вспыльчив,
гневлив и груб". Понятно, что ревность в контексте истории черта не такая
привлекательная для исследователя как чувство патриотизма, но именно она