"Полина Каминская. Операция "Антиирод" (Похитители душ #3)" - читать интересную книгу автора

узнавания не выражало. Господи, да как в банальном анекдоте: он просто нес
стекло! Юрий Адольфович улыбнулся и приготовился обойти хрупкий груз
справа. Но, как оказалось, справа же собрался его объезжать и подросток на
велосипеде. Как эти трое (четверо, если считать велосипед) оказались в
одной куче, никто потом толком рассказать не смог. Случаются в реальной,
нашей с вами обыкновенной жизни такие навороты нелепостей, вспоминая
которые потом кроме как плечами пожать ничего не получается. В один миг
велосипедист сбил Юрия Адольфовича (так и просится пошлая рифма -
"пианиста"). Который правильно падать не умел никогда и поэтому, нелепейшим
образом вытянувшись вперед (руки! главное - уберечь руки!), оказался прямо
под ногами краснолицего мужчины. Стекло (стекла! стекла! их было три штуки
- толщиной по 4 миллиметра каждое!) хрустнуло с кошмарным звуком (не
стеклянным, а каким-то именно костяным звуком, который потом будет
преследовать Юрия Адольфовича бесконечными бессонными ночами) и крупными
кусками посыпалось вниз. Да, и еще в памяти Юрия Адольфовича накрепко засел
истошный крик мальчика. И совершенно белая женщина, которая, что-то
бессвязно приговаривая, пыталась примотать к его рукам отрезанные кисти.
Все дальнейшее слилось в бесконечный кровавый кошмар, окончившийся лишь
полтора года спустя в клинике Нейроцентра...
К тому времени для Юрия Адольфовича корень "нейро" стал, кажется,
ближе, чем какой-нибудь родной бемоль или диез. Потому что все врачи,
занимавшиеся искромсанными руками пианиста, имели в названии своей
профессии эти пять букв. Одну из операций даже снимали на пленку, как
шедевр врачебного искусства. Юрий Адольфович, обалдевший от наркозов, с
горлом, истерзанным трахейными трубками, краснея, благодарил докторов. Юлия
Марковна стала, кажется, главным в городе покупателем цветов, конфет и
коньяков. Но самым ужасным во всей этой истории было невыносимое
противоречие, над которым Юрий Адольфович мучался длиннейшими больничными
ночами. Смысл его был прост. Доктора - все, как один - гордились делом
своих рук. И заслуженно! Потому что каждая жилочка, каждый тонюсенький нерв
были аккуратнейшим образом подшиты на место прямо-таки с ювелирной
точностью! Юрия Адольфовича показывали студентам и зарубежным
гостям-нейрохирургам, с телевидения даже приходили: предлагали снять
передачу об этом чуде восстановления. Его заставляли писать мелким
почерком, укладывать спички в коробок, пришивать пуговицу (чего он раньше
никогда не делал), короче говоря, - выполнять тонкие и сложные операции. И
все получалось! Особенной популярностью пользовалось в последней больнице
(нет, еще до Нейроцентра) исполнение Бляхманом полонеза Огинского на
раздолбанном пианино (неизвестно откуда взявшемся в медицинском
учреждении). Никто не понимал, почему так страдальчески улыбается при этом
известный пианист. Ведь то, в чем врачи видели чудо, для Юрия Адольфовича
было настоящей трагедией! Он вовсе не собирался укладывать спички в коробок
или до конца своей жизни пришивать пуговицы! Он хотел снова играть! Играть
так, как раньше, когда весь Большой зал Филармонии вставал, как один
человек, и аплодировал стоя...
Увы. Таких чудес не делала никакая наука. Иногда по вечерам Бляхман
прокрадывался к тому злополучному пианино и пробовал, пробовал, пробовал...
Любая мало-мальски серьезная вариация - и пальцы вязко Путались в триолях,
скрючивались после второго же такта шестнадцатых, не говоря уже о тридцать
вторых... Юрий Адольфович отправлялся в свою палату, долго не спал, глядя в