"Ник Перумов. Война мага, том 3: Эндшпиль ("Хранитель Мечей" #4)" - читать интересную книгу автора

голову, - "задать ей", как она выразилась, "кое-какие вопросы". Меняется
стража Вольных, секретарь откладывает стилус, устало трёт покрасневшие
глаза. Император идёт к Тайде.
Заклятья нергианцев вырвали её из чёрного забытья, мало чем
отличавшегося от смерти. Сейчас Дану просто спала, правда не просыпаясь.
Правитель Мельина осторожно присел возле ложа, склонился над
разметавшимися по подушке волосами. "Вороновы перья, прерванный полёт..." -
из глубокой памяти всплыла стихотворная строчка. Из тех времён, когда ещё
правил его отец, такой же Император-без-Имени, как и он сам.
Конечно, и трава тогда зеленела явно поярче, а уж про голубизну небес и
говорить не приходится. На севере буйствовал Смертный Ливень, на юге,
случалось, шалили пираты, на востоке Семандра и прочие отложившиеся
провинции то и дело норовили ткнуть бывшую метрополию отравленной иглой
(когда та не смотрит), и всё же - всё же тогда Мельин не лежал в развалинах,
имперская армия не исходила кровью, штурмуя башни Радуги, а гномы Каменного
Престола сидели тише воды ниже травы, покорно нося бирки (размером, кто
забыл, с доброе полено), и смирнёхонько торговали на рынках Хвалина.
Но не переводились в стольном граде ни певцы, собиравшие полные
амфитеатры, ни великие трагики, заставлявшие те же амфитеатры рыдать над
судьбами, сочинёнными драматургами; хватало уличных жонглёров и комиков,
акробатов, канатоходцев, танцоров и танцорок; разумеется, всё это
предназначалось исключительно простонародью, и Радуга бдительно следила,
чтобы её воспитанник, которому ещё только предстояло сделаться правителем
исполинской державы, не "испортил себе вкус", посещая "недостойные его
зрелища", "грубое действо для тупого быдла".
Всё это исчезло, сгинуло, сорванное военным лихолетьем. Где теперь те
певцы и трагики?.. Не осталось даже вечных, неистребимых танцоров и
акробатов. Никого нет - унесены ветром, сгорели, как мошки, во вспыхнувшем
на всю Империю пожаре.
Зато развелось множество лжепророков.
А изначальный пожар разжёг он, Император.
"Сожалею ли я об этом? - думал он, глядя на точёный профиль мирно
спящей Сеамни. - Сожалею ли? Сомневаюсь ли в себе? Сомнение - первый шаг к
поражению, Гвин. Гвин - даже имя и то дано тебе не матерью, как у всех
обычных людей".
Не сомневайся, Император. Дрогнешь - и низринешься в пропасть, куда
глубже Разлома. Дрогнешь - и потянешь за собой вообще всех в Империи, и
друзей, и врагов. Ведь сейчас, на этих холмах, твои легионы станут сражаться
также и за мятежных баронов, засевших на севере; мятежных баронов, что
только и ждут момента для нового штурма Мельина.
Правитель осторожно коснулся тыльной стороною ладони щеки своей Дану.
Живая, теплая, гладкая. Ресницы чуть вздрагивают, словно молодой тростник
под едва ощутимым ветерком. Дыхание, чистое, словно родниковая вода. Кожа
без единого изъяна, поры или оспины, какой никогда не бывает даже у
младенцев людской расы.
Есть, правда, один-единственный шрам. На шее... Памятный шрам, что и
говорить.
"Ты здесь. Ты спишь. Ты - то, что держит меня в этом мире. Даже Империя
значит меньше. Я уже бросил её один раз ради тебя, когда шагнул в Разлом
следом за утащившей тебя Белой Тенью. Мы встретились с похитителем в