"Франческо Петрарка. Гвидо Сетте, архиепискому Генуэзскому о том, как меняются времена" - читать интересную книгу автора

безумным сего ненавистного пророка? Но все, однако, по порядку. Хоть мог бы
я повести речь о старине, все же охотнее о том с тобою побеседую, что сами
мы видали, дабы на помощь рассуждениям моим пришла твоя память.
Уже на пороге зрелости и опять вместе (и для чего провели мы порознь
большую часть жизни?) отправились мы из Авиньона изучать право в Монпелье,
город в ту пору процветавший, и прожили там еще четыре года. Был он тогда во
власти короля Майорки; и лишь малая часть его принадлежала королю
французскому, вскорости - сильный сосед всегда опасен - его целиком
захватившему. А тогда какой был там мир да покой, сколько купцов, какие
толпы школяров и какое множество учителей! Как мало там всего этого теперь!
Как переменилась и жизнь общественная, и жизнь частная - о том ведомо и нам
и горожанам, прежние и нынешние времена знававшим. Из Монпелье перебрались
мы в Болонью, коей привольнее и милее, думаю я, на свете не сыщешь. Хорошо
ли ты помнишь сборища студентов, усердие наше и величавость наставников:
казалось, то воскресли древние законоведы! Ныне почти никого уж нет в живых,
и на смену этим великим умам пришло весь город наводнившее невежество. Так
пусть уж врагом будет оно, а не гостем, а уж коли гостем, так хоть не
гражданином или, того хуже, владыкой: а ведь сдается мне, что все поспешили
сложить оружие к его ногам. И так этот край был плодороден и изобилен, что
по всему свету не иначе слыл, как "тучной Болоньей". Не скрою, вновь начала
она оживать и тучнеть по мудрости и благочестию нынешнего папы, но еще
недавно, кабы ты заглянул в самую сердцевину - ты бы ужаснулся ее худосочию.
Когда года три тому назад ездил я повидать назначенного управлять сей
епархией кардинала де ла Роша, мужа отменнейшего, что и в бедах обык шутить,
и после радостных и для гостя столь жалкого чрезмерно почетных объятий
принялись мы беседовать, на мой вопрос о делах города вскричал он: "Дружище,
прежде была Болонья, ныне же она - Мачерата!" - так шутя присвоил он ей
название нищенского города в Пичено.
Думаю, ты почувствовал уже, с какой сладостной горечью перебираю я в
несчастье счастливые воспоминания. Ясный и неизгладимый след оставило в моей
памяти, полагаю, впрочем, и твоей, время, что школяром провел я в Болонье.
Между тем наступал возраст более пылкий, и на пороге юности отваживался я
переступать границы дозволенного и привычного. Частенько разгуливал я вместе
со сверстниками, и в иные праздничные дни случалось нам бродить так долго,
что сумерки застигали нас средь полей и лишь глубокою ночью возвращались мы
домой; ворота же городские бывали открыты, а если случайно оказывались они
запертыми, то не было нужды карабкаться на стены, ибо лишь непрочный и
разрушившийся от времени вал окружал бесстрашный город. Да и какая нужда в
стенах при царившем тогда мире? И не один, а множество путей вело в город, и
каждый выбирал себе наиболее удобный. Нужду же в сторожевых башнях, стенах,
вооруженной страже, ночных дозорах сперва создало пагубное самовластье, а
затем уж и натиск врагов. Отчего же я, однако, все о давно прошедшем толкую
и, мешкая возле Болоньи, замедляю бег своего пера? Разве не оттого, что в
памяти моей жива Болонья прежняя, и, сколько бы мне ни доводилось видеть ее
потом, всякий раз я думал, что брежу, и собственным глазам не верил? Вот уже
много лет, как мир сменила война, свободу - рабство, радость - уныние;
вместо песен слышатся стоны, и, где прежде резвились девичьи хороводы, рыщут
ныне стаи разбойников. И если бы не соборы и башни, по сей день взирающие на
злосчастный город со своей высоты, ни за что бы не узнать, что тут была
некогда Болонья.