"Михаил Петров. Пираты Эгейского моря и личность" - читать интересную книгу автора

прочно вошла в наш социальный быт, что мы не видим в ней ничего
заслуживающего внимания: ее своеобразие надежно закрыто шорами традиционного
политического ритуала. Вместе с тем, было бы крайне несложно показать
странность и загадочность этой идеи. Достаточно поразмыслить о том, почему,
например, когда речь заходит о формировании футбольной команды, никто не
требует ни "футбольных прав" по достижении какого-то возраста, ни жребия, ни
прямого, равного и тайного голосования, тогда как в политике, которая,
казалось бы, более основательно затрагивает судьбы каждого, несравнима с
футболом ни по ответственности, ни по сложности, никому и в голову не
приходит требовать каких-то особых политических талантов или владения
политическим искусством в том смысле, в каком футболист обязан владеть
мячом. Мы просто признаем нормой, хотя и редко формулируем эту посылку, что
все виды деятельности, кроме политики, требуют признания и таланта, политика
же - дело всех и всякого. Вот почему, чтобы стать футболистом, нужно уметь
играть, а чтобы стать политиком, ничего, кроме возраста, не требуется.
Загадка политической равноспособности мучила еще античность. Сократ,
например, полагал, что никакой премудрости в этом деле, в "гражданской
доблести", нет, и ничему здесь научиться нельзя: "Когда же понадобится
совещаться о чем-нибудь касательно управления городом, тут всякий, вставши,
подает совет, все равно будь то плотник, будь то медник, сапожник, купец,
судовладелец, богатый, бедный, благородный, и никто их не укоряет, как в
первом случае, что, ничему не научившись и не имея никакого учителя, такой
человек решается все-таки выступать со своим советом; потому что, ясное
дело, афиняне считают, что ничему такому обучить нельзя" (Платон. Протагор,
319, Д).
Уже в античности мнения сталкивались, но в общем-то дальше тезиса о
том, что "гражданская доблесть" от бога, античность не пошла. Недалеко ушли
от античности в этом вопросе Гоббс и Руссо, да и вся домарксистская
философия; замена бога логическим постулатом "естественного равенства"
ничуть не прояснила проблему. Маркс, анализируя опыт Парижской коммуны,
подчеркивал, что коммунары рассматривали политику в одном ряду с
профессиональными навыками средней сложности и, соглашаясь с ними,
поддерживал тезис Коммуны: "все виды общественной службы, начиная с самых
высоких, должны исполняться за заработную плату рабочего". Ленин особенно
горячо защищал эту мысль, ядовито замечая: "В популярных комментариях - им
же несть числа - об этом не говорят. "Принято" об этом умалчивать, точно о
"наивности", отжившей свое время, - вроде того как христиане, получив
положение государственной религии, "забыли" о "наивностях" первоначального
христианства с его демократически-революционным духом" (39, т. 25, с. 392).
Ленинская постановка проблемы "гражданской доблести" особенно важна для
нашего анализа идеи "примитивного демократизма". "Понижение платы высшим
государственным чиновникам, - пишет Ленин, - кажется просто требованием
наивного, примитивного демократизма. Один из "основателей" новейшего
оппортунизма, бывший социал-демократ Эд. Бернштейн не раз упражнялся в
повторении пошлых буржуазных насмешечек над "примитивным" демократизмом. Как
и все оппортунисты, как и теперешние каутскианцы, он совершенно не понял
того, что, во-первых, переход от капитализма к социализму невозможен без
известного "возврата" к "примитивному" демократиразму (ибо иначе как же
перейти к выполнению государственных функций большинством населения и
поголовно всем населением?), а во-вторых, что "примитивный демократизм" на