"Михаил Петров. Пираты Эгейского моря и личность" - читать интересную книгу автора

цивилизации" (28, с. 61).
Этот довод: "Но, увы, господин президент", - всегда решает в таких
вопросах, как лететь или не лететь на Луну, Марс, Венеру, выдумывать или не
выдумывать межконтинентальные ракеты, атомные подводные лодки, термоядерные
бомбы, системы наблюдения и оповещения и т.п. Весь этот опасный мусор вовсе
не является продуктом того, что Маркс называл "деятельным невежеством".
Совсем напротив, в современных условиях он необходимое и неизбежное
следствие соревнования национальных государств и двух систем. Поэтому даже
здесь позиция голого отрицания и лобовой критики науки была бы беспочвенным
донкихотством и явно несправедливым делом: наука не имеет голоса в решении
всех этих вопросов. Иное, конечно, дело, может ли наука получить такой голос
и, пользуясь своим привилегированным положением, способна ли она влиять на
ход событий. Но это уже вопрос другой, вопрос о гражданской позиции ученых,
а не о социальной функции науки как института общественного обновления.
Если попытка понять, куда движется репродукция и кто ответственен за
направление движения, показывает, что наука к этому имеет весьма косвенное
отношение, что действительное направление движения складывается как
совместный результат выборов от нужд человека и от нужд национального
государства, то второй вопрос - о человеческих ценностях - выглядит куда
запутаннее и сложнее.
Путали здесь все: философия, искусство, наука. Но основная путаница
происходит все же, нужно признаться, от философии, от неразличенности весьма
важных и несводимых друг к другу категорий репродукции и творчества, которые
до сих пор сосуществуют в терминах типа "деятельность", "мышление",
"практика", "труд". Только попытки исследовать точными методами творчество
вскрыли несостоятельность отождествления репродукции и творчества,
разнотипность деятельности по закону и деятельности по канону.
Вместе с тем, само это отождествление имеет свою историю. В философии
это линия Локк-Юм-Кант-Фихте, в которой затруднения, связанные с отказом от
теологических постулатов сотворенности мира по слову божьему и богоподобия
человека ("врожденные идеи") и попытки обосновать сенсуалистические теории
познания завершились в философии И. Г. Фихте идеей тождества объекта и
субъекта, я действующего и я мыслящего. Примат дела, под знаком которого
проходила эта трансформация философской проблематики, как раз и привел к
тому результату, что творчество оказалось на периферии философского
внимания, по-существу за пределами предмета философии, тогда как
репродукция - деятельность по закону, развернутая в бесконечный повтор, -
стала полновластным представителем категории бытия, в которой, и это
действительно так, осуществлено тождество мысли и действия, мысли и бытия.
Но это лишь одна сторона путаницы, способная в какой-то мере объяснить
неизученность процессов творчества. Вторая состояла в том, что единственно
достойным имени знания в философии нового времени признавалось лишь одно -
научное знание. Отсюда и возникала та характерная для немецкой классики идея
включения объекта в субъект, когда оба они оказываются различенными только
по степени формализации, а по-существу, - гомогенными.
В субъекте нет ничего, что не могло бы предстать предметом и стать
объектом; объект лишь "для себя" субъект, а тот остаток субъективности,
который вынуждает все-таки отличать субъект от объекта, есть только
непознанная пока, неформализованная "в себе" часть субъекта. Гегель пишет об
этом процессе: "Дух, который знает себя в таком развитии как духа, есть