"Михаил Петров. Пираты Эгейского моря и личность" - читать интересную книгу автора

Платоном и Аристотелем, особенно последним, перебросившим законы логики в
природу, что в рамках тождества "господин-раб" с неизбежностью порождало
верховные авторитетные инстанции, идею творения "по слову", совершенно
независимо от того, что именно под этими инстанциями понимается: бог, царь,
герой, начальник, электронно-счетная машина и т.д. Насколько живучи и
неустранимы из европейского способа мысли эти представления о верховном
авторитете, способном со знанием дела снять выбор, говорит широко
распространившееся в наше время машинопоклонство. Винер очень точно
фиксирует психологическую сторону явления, основной его мотив: "Мотив этот
выражается в стремлении уйти от личной ответственности за опасное или
гибельное решение. Побуждения такого рода проявляются в попытках переложить
ответственность за подобные решения на что и на кого угодно: на случай, на
начальство, на его политику, которую-де не положено обсуждать, или на
механическое устройство, которое якобы невозможно полностью постичь, но
которое обладает бесспорной объективностью" (29, с. 64-65).
Что оснований для подобных стремлений и побуждений в нашей жизни вполне
достаточно, вряд ли стоит объяснять - системы выбора современного развитого
общества настолько сложны, что вопрос скорее приходится ставить не о
причинах ухода от ответственности, а о тех основаниях, которые могли бы
оправдать ответственность, сделать выбор не случайным результатом
противодействующих тенденций, взглядов, склонностей и предубеждений, а
решением, принятым со знанием дела или, как сказал бы Кант, "вменяемым"
решением, основания которого поддаются рациональному истолкованию. На
примере со строительством атомных электростанций в Англии мы уже видели, что
все это совсем не просто, что смысл решения, похоже, выясняется не до, а
после его реализации. В этих условиях нам представляется крайне полезным
попытаться понять, почему вообще была возможна идея высшей авторитетной
инстанции, как она выдвигалась Сократом, Платоном, Аристотелем, а затем
оформилась и укрепилась в христианстве. Только поняв эту сторону, мы сможем
разобраться и в другом, почему сегодня единственным символом веры может быть
не вера во всеблагие, всесильные, всеведущие существа и механические
устройства, а лишь вера в человека, хотя бы по формуле Интернационала:
"Никто не даст нам избавленья, ни бог, ни царь и ни герой".
Процедура выяснения таких вопросов связана обычно с выяснением
социальной функции явления. И если так поставить вопрос, то нетрудно прийти
к выводу, что становление идеи высшей авторитетной инстанции производно от
становления вполне реальных авторитетных инстанций в античную эпоху. Избегая
излишней детализации, можно сказать, что данные археологии и филологии
вынуждают сегодня по-новому объяснять античность, связывать появление нового
типа социальности не с вторжениями и постепенной эволюцией способа
производства, а со скачкообразными изменениями социальной структуры в
специфических условиях Эгейского моря, когда в нем появились большие
корабли, а с ними пираты, и островное земление попало в такие условия, в
которых стало невозможно жить по-старому, в профессионально-кастовых рамках
традиционного общества ближневосточного или египетского типа.
Что некогда здесь жили обычным способом, свидетельствуют и археология и
филология. Со времен Г. Шлимана, раскопавшего Трою, почти все
археологические предприятия дают один и тот же эффект: чем глубже зарываются
в землю археологи, тем более грандиозные и организованные формы социальности
они обнаруживают, причем социальности очень близкой по типу к египетской и