"Михаил Петров. Пираты Эгейского моря и личность" - читать интересную книгу автора

который отличает живущих по закону эллинов от живущих по обычаю "варваров".
И хотя закон делает "повелителей в своем доме" рабами на полисной арене, и
это свойство закона замечено довольно рано, еще Антифонтом-софистом, в целом
к закону складывается отношение уважительное и почтительное. Как
общепризнанная ценность закон становится постоянным объектом ссылок,
сравнений, аналогий, иногда довольно неожиданных. Нужно, например, Гераклиту
подчеркнуть роль репродукции, общепонятного в речи, и он тут же упоминает
закон: "Желающий быть понятым должен так крепко держаться за понятное всем,
как город за законы и еще крепче" (Стобей, 1, 178). Нужно Ясону угомонить
супругу, объясниться с ней поблагороднее насчет щекотливых дел, и он тут же
излагает Медее свое благородство с упором на закон:
Я признаю твои услуги. Что же Из этого? Давно уплачен долг, И с лихвою.
Во-первых, ты в Элладе И больше не меж варваров. Закон Узнала ты и правду
вместо силы, Которая царит у вас. (Еврипид. Медея, 650-654/
Нужно сказать, что эта гордость, в которой не малую роль играло и долго
сохраняемое античностью чувство закона - человеческого творения (изобретение
славных древних законодателей), и это восхищение собственной
изобретательностью, какие бы наивные и самодовольные формы они ни принимали,
были вполне оправданы. Результат получился действительно замечательным.
Следуя вместе с эпохой, закон и его творец проходили стадию "мудрости",
когда славные древние законодатели вроде Солона, осваивая арену политических
отношений, вели себя ничуть не хуже одиссеев, стадию "архитектуры", когда во
времена Перикла фигура пирата и законодателя дополняется чертами строителя и
организатора, стадию "театра", вводящего в высший авторитет элементы
художественного творчества, пока, наконец, весь мир не начал представляться
прекрасным творением великого законодателя, строителя и художника, который
лично снял выборы, установил законы, определил мир к наилучшему, на что он
способен.
И дело даже не в этой внешней стороне величия. Из нашего современного
далека видны и более существенные ценности "космоса" древних, как с легкой
руки Пифагора эллины начали называть новую концепцию упорядоченной и
"украшенной" природы, производя слово "космос" от того же глагола, от
которого мы ныне производим косметику. Куда более существенно то, что,
благоустраивая и украшая свой космос, повсюду обнаруживая в нем следы разума
и целесообразности, соответствия слова и дела, греки во всех этих операциях
не потеряли исходного противоречия: дуализма слова и дела, опредмечивания
программ в слове и распредмечивания программ в деле, то есть не только
задели и опредметили жизненный нерв любой социальности - внешнее
"объективное" определение деятельности по логике объекта, тождество мысли и
бытия, но и удержали эту связь, создав плацдарм формализаций для далекого
будущего.
Если в традиционных теогониях, где бы их ни обнаруживали, все
начинается с "темного" периода единства, за которым следует "светлый" период
хаоса-разрыва, где противопоставлены напредметдальнейших порождений мужская
(небо) и женская (земля) потенции, то теперь разломхаос идет и фиксируется в
другой плоскости: программы как устойчивое в репродуктивной деятельности
становятся новым небом образцов-эталонов, изолируются в области умозрения и
противопоставляются деятельности как таковой в качестве организующего и
направляющего начала. Это все та же противоположность господин-раб,
словодело, но она развернута уже в космических масштабах как дуализм