"Михаил Петров. Пираты Эгейского моря и личность" - читать интересную книгу автора

говорят и мыслят платоновской прозой, хотя, подобно гражданину Журдену, и не
сознают этого.
В чем состояла позиция платоновского Журдена? Вопервых, ему был дан
некоторый конечный хаос "всех вещей", "всего видимого", что было только
естественно в условиях стабильности. Конечность хаоса делала разовым,
актовым характер всего предприятия: стоило один раз упорядочить этот хаос, и
задача была раз и навсегда решена - установленный в этом акте порядок мог
держаться сколько угодно долго, так как в поле зрения демиурга не было сил,
способных воспроизвести хаос и беспорядок. А если бы такие силы он видел, то
демиургу пришлось бы, очевидно, тем или иным способом их "прекратить",
уничтожить как источник зла. Судя по "Тимею", демиург не видит таких
источников, но вот сам Платон в "Государстве" их видит, поэтому из его
идеальной социальности изгоняются все возмутители спокойствия, прежде всего
софисты и поэты.
Второе условие решения задачи есть для платоновского Журдена проблема
"образца", "с кого лепить порядок", то есть нечто до крайности напоминающее
проблему "положительного литературного героя". Здесь, с точки зрения XX в.,
Платон не очень оригинален: Двигаясь в иерархии образцов от смертного к
бессмертному и вечному, от менее совершенного к более совершенному, демиург
в конце концов обнаруживает, что именно он и есть самое совершенное существо
и что, следовательно, лепить следует с самого себя, то есть мерять порядок
на свой собственный аршин, поскольку ничего лучшего выдумать невозможно. Но
у Платона все-таки видно рассуждение, видна осведомленность в том, что здесь
есть какая-то проблема, тогда как для наших космогонических деятелей более
характерна "удивленная" позиция щедринского героя: "Одет в военного покроя
сюртук, застегнутый на все пуговицы, и держит в правой руке сочиненный
Бородавкиным "Устав о неуклонном сечении", но, повидимому, не читает его, а
как бы удивляется, что могут существовать на свете люди, которые даже эту
неуклонность считают нужным обеспечивать какими-то уставами" (6, с. 80).
В наше время условия задачи выглядят куда более сложными. Тот хаос,
упорядочить который стремился платоновский демиург, представлен сегодня
продуктом чистой науки, той сферой "полных причин", где выбор снимается
автоматически, без участия человека и независимо от него. Это - надежная
глина, из которой можно с гарантией на успех лепить новые навыки, программы,
машины. В доступном для нас "обозримом" виде этот хаос представлен массивом
научных публикаций, в котором содержится сегодня по разным оценкам от 10 до
15 млн публикаций. Не каждая публикация содержит описание "полной причины",
но в массиве действует запрет на плагиат, и значительная часть публикаций
такое описание содержит. Когда счет идет на миллионы, не так уж важно, какой
именно процент публикаций содержателен, гораздо важнее то, что массив
публикаций растет экспоненциально с периодом удвоения в 10-15 лет. Ежегодно
его пополняют 300-500 тысяч статей, монографий, книг.
Иными словами, хаос воспроизводится, и чтобы судить о нашей способности
приводить его в порядок, приходится сразу же задумываться о том, сколько
времени требуется для акта выбора и реализации выбранного. Возникает
проблема так называемых "лагов" - задержек, возникающих на всем пути
движения научного знания в репродукцию. Мы не берем пока предпубликационный
период (гипотеза-эксперимент-рукопись-публикация), там свои заботы, а для
нас внешние границы "всего видимого" представлены массивом публикации, тем,
что опубликовано, а дальше, выражаясь языком Прайса, лежит "мир открытий"