"Михаил Петров. Пираты Эгейского моря и личность" - читать интересную книгу автора

индивидуального творчества, основанного на способности человеческой головы
"развязывать" традиционные сочетания идеи и "связывать" их в новые
сочетания, еще и другое - коллективное творчество, основанное уже не на
свойствах головы, а на свойствах взаимодействия голов? Иными словами, если
перевести это на язык литературы, существует ли кроме традиционного способа
писать рассказы, повести, романы в одиночестве еще и другой, "режиссерский"
способ делать то же самое? На память здесь сразу приходят братья Гонкуры,
Ильф и Петров, Бахнов и Костюковский. Но дальше такого недлинного списка
дело как-то не идет, и коллективное творчество в литературе есть, похоже,
странность, отклонение, отнюдь не правило, если не говорить о методе
"литературного негра" или "литературного раба", который, видимо, не имеет
прямого отношения к литературе, хотя он наиболее полно подходил бы под
режиссерский канон организующе-творческой деятельности, нарисованный
Капицей. В науке положение сложнее, здесь соавторство - не только пары, но и
трех, четырех, пяти и т.д. научных работников не исключение, а норма,
особенно если речь идет о "большой науке": для режиссерского варианта
средняя мера соавторства 2,32 (16).
Соавторство доказывает, казалось бы, принципиальную возможность делать
одну и ту же работу в науке и одной головой и многими головами сразу, но
если всмотреться в существо дела и, в частности, в механику падения
производительности научного труда, то обнаруживается, что старый одноголовый
способ в науке пока не отменен, а нового многоголового способа творчества в
науке пока не выдумано. В самом деле, когда речь идет о сапожниках,
объединение которых на обувной фабрике дает столь блестящий результат, то
здесь сама возможность усиления конечного эффекта, "складывания сил",
снижения затрат на единицу продукта предполагает на правах необходимого
условия осведомленность, то есть ясную и четкую программу действий,
ориентированную на вполне определенный результат: на сапоги, например, или
на туфли, или на солдатские башмаки. Зная эти определители, мы можем разбить
программу на частные и упрощенные операции, поставить на каждую операцию
бывшего сапожника или даже машину, резко повысить частоту репродукции в
каждом частном звене-"должности" и, благодаря этому, частоту репродукции по
общей программе. Но так происходит, если мы знаем конечные определители. А
если мы их не знаем? В этом втором случае, когда мы не знаем, что у нас
должно получаться на выходе, а научное исследование никогда не знает этого
(будь результаты научного исследования известны до исследования, его незачем
было бы проводить), мы, очевидно, лишены возможности разбить неизвестную нам
программу (она будет известна как результат исследования) на известную сумму
частных операций, частных должностей. Если же мы настаиваем на этом нашем
праве, не зная конечного результата, функционально определять должности,
разбивать неизвестную программу на известные частные операции, то в
применении к тем же сапожникам мы обязаны быть готовыми получить типичную
для науки "обувную фабрику", где каждый "исполняет должность", не зная, в
чем именно она состоит, и где время от времени отдельным сапожникам
"приходит в голову" сработать что-нибудь целиком самому, не полагаясь на
помощь и взаимодействие других. Эти случаи возврата к старому способу и
будут, видимо, единственным продуктом обувной фабрики, если на нее собраны и
посажены на должности сапожники, от которых скрыто, что именно они должны
производить сообща.
На научной "обувной фабрике" именно так и обстоит дело. Известный уже