"Михаил Петров. Пираты Эгейского моря и личность" - читать интересную книгу авторавзаимных отношениях повседневной жизни; мы не раздражаемся, если кто делает
что-либо в свое удовольствие, и не показываем при этом досады хотя и безвредной, но все же удручающей другого" (Фукидид. История, II, 38). Аналоги подобной ситуации можно найти для любых дат истории. Конфликт между творчеством и репродукцией - конфликт древний, он всегда был и, видимо, долго еще будет существовать как в личной форме осуждения еретиков и отступников, так и в безличной форме войны технологической инновации с валом, нового со старым. Без этой затяжной войны нет развития, и какой бы ненужно жестокой, бессмысленной, несправедливой, грязной, глупой ни казалась диалектика этой войны, она все же действительная диалектика жизни. Репродукция ведет себя подобно паучихе - съедает супругов, но они возрождаются в потомстве, и в истории остаются не имена тех, кто писал доносы, обвинял, приговаривал, изгонял, лишал жизни, а Фидии, Анаксагоры, Фукидиды, Еврипиды - мученики истории и ее творцы. Так было и, возможно, долго еще будет. Но вот конфликт отдельных видов творчества, особенно конфликт физиков и лириков, науки и искусства, - явление сравнительно новое, хотя и не менее острое, чем конфликт творчества и репродукции. Нам этот конфликт представляется плодом элементарного и опасного заблуждения относштельно природы творчества вообще и состава канонов отдельных видов творчества в частности, когда обе стороны претендуют на то, на что им претендовать не следовало бы, и обвиняют друг друга в том, за что обвиняемый не может нести ответственности". 4. Из истории конфликта Прежде чем входить в детали канонов науки и искусства, нам следует хотя бы в общих чертах вспомнить этапы развития конфликта, который, конечно же, не сводится к спору на страницах "Техники молодежи" и "Литературной газеты", а имеет столетнюю или даже трехсотлетнюю историю, если начать с ньютоновского: "Физика, бойся метафизики!". Но так далеко в историю мы не пойдем. Начнем с частного, но вместе с тем почти с универсального мнения, что русские писатели-либералы XIX столетия были, возможно, последними представителями искусства, которые способны были бы понять индустриальную революцию и роль науки в этой революции. Ч. Сноу, например, в "Двух культурах", анализируя реакцию гуманитариев на машинное производство, находит, что вся она целиком - "крик ужаса" перед надвигающимся и непонятным, а дальше идет это типичное мнение-сожаление: "Только русские писатели девятнадцатого столетия с их широтой понимания могли бы уяснить ситуацию, но они жили в предындустриальном обществе и не имели случая заняться этим" (4, р. 24). Ссылки при этом идут обычно на Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, М.Е. Салтыкова-Щедрина, А.П. Чехова, причем, как правило, в философски-критической интерпретации Л. Шестова. В какой-то мере это мнение справедливо, и если, например, дело шло бы только о пессимистических пророчествах и социальных ужасах Н.А. Бердяева, Б. Кроче, О. Хаксли, Дж. Оруэлла, которые Сноу метко называет "интеллектуальным луддизмом", то корни такого экстремального отношения нетрудно обнаружить и у Достоевского и у Щедрина. "Бравый новый мир" Хаксли, "1984" Оруэлла с их ожесточенной критикой фрейдизма, двоемыслия, организованной науки, управляемой памяти |
|
|