"Михаил Петров. Пираты Эгейского моря и личность" - читать интересную книгу автора

репродукцию наука, вытесняя человека с насиженных репродуктивных должностей,
неизбежно будет казаться захватчиком искони гуманитарных территорий. И
когда, например, науке в очередной раз удается дать функциональное
определение той или иной социально-необходимой репродуктивной деятельности в
терминах входа-выхода вроде упоминавшегося уже "на входе пятак, на выходе -
билет", когда на месте таких пойманных в определение людей-исполнителей
обнаруживаются их механические двойники, мы под давлением традиционной схемы
отказывается видеть элементарные вещи: не наука создает эти нечеловеческие
связи, не она ставит человека в положение соревнователя с неодушевленными
вещами и слепыми силами природы. Наука лишь называет вещи своими именами, и
там, где она обнаруживает в деятельности репродукцию, она с наивностью
мальчугана кричит: "Король-то голый!", констатирует то, что было и без
науки - в рамках репродукции исчезает homo sapiens и на его месте всегда
оказывается низведенный до уровня неодушевленных вещей и слепых сил природы
homo faber. Давление традиционной схемы тождества субъекта и объекта
вызывает не менее удивительные оптические эффекты, чем и отмечаемая
Ильенковым "трагическая избирательная слепота" науки. Ильенков пишет о
медицине, обнаруживая и здесь огорчающее его умонастроение слепоты к
человеку: "И эта слепота сказывается - как это ни парадоксально - даже там,
и особенно там, где на первый взгляд, по видимости, речь идет именно про
этого самого человека, и только про него... Медицина имеет своей
единственной целью здоровье человека, и единственный предмет ее внимания -
живой, притом отдельный, как принято выражаться в философии, человек. Не так
ли?". А ведь не так! Здоровье всегда "по ту сторону" медицинских усилий,
именно со здоровьем медицине абсолютно нечего делать. И если под живым
отдельным человеком понимать человека здорового, то он всегда был и сегодня
остается за пределами предмета медицины, был и остается на слепом пятне
медицинского глаза. Медицину интересует больной человек. Явочно-неосознанным
порядком об этом говорит и сам Ильенков, когда он протестует против
фетишизации "техники, аппаратуры, химии и прочих подсобных средств", против
"забвения" и врачом и пациентом человеческого характера их отношений: "Не
потому ли, что любой идолопоклонник техники это обстоятельство смутно
чувствует, но и предпочитает, когда у него заболит живот (вот именно: тогда
и только тогда! - М.П.), попасть на прием к опытному, умному и внимательному
врачу, желательно известному по имени-отчеству и фамилии, а не к безымянному
служащему от медицины, который старательно изучает, иногда ни разу и не
взглянув на больного, справки, анамнезы и цифры в лабораторных анализах,
чтобы потом, опять-таки не глядя на явившегося к нему индивида, прописать
положенный для данного среднеарифметического случая рецепт" (там же, с.
39-40).
Ну, а если у "идолопоклонника техники" или у любого другого человека
"живот не заболит"? Если он окажется не пациентом, не больным, а
"среднеарифметическим случаем" обыкновенного живого и здорового индивида, то
как в этом тривиальном случае будут развиваться события? Не обнаружится ли,
что даже самый известный по имени-отчеству и фамилии, самый умный и
внимательный врач вынужден будет либо выставить прикидывающегося больным,
"пациентом" человека из собственного кабинета, либо же с негодованием
покинуть жилище такого "псевдопациента"? Можно негодовать: разве пациент не
человек? Но это негодование будет лишь разновидностью все того же вопроса:
можно ли из всех болячек мира сложить хотя бы одно приличное здоровье? Если