"Людмила Петрушевская. Новые робинзоны (Журнал "Нева")" - читать интересную книгу автора

не чаю, а какого-то лекарства и Верка не могла без него жить и из-за этого
повесилась, платить стало нечем. Верка оставила маленькую дочь, и без отца
при этом. Анисья, поддерживавшая сношения с Тарутином, рассказала, что эта
дочка живет у бабушки, потом выяснилось далее из того же торжествующего
рассказа Анисьи, что эта бабушка вроде нашей Марфуты красавица, только еще
и пьющая, и трехлетний ребенок, совершенно уже без памяти, был привезен
мамой к нам в дом в старой детской коляске. Маме всегда было больше всех
надо, отец злился, девочка мочилась в кровать, ничего не говорила, сопли
слизывала, слов не понимала, ночью плакала часами. И от этих ночных криков
всем скоро не стало житья, и отец ушел жить в лес. Делать было нечего, и
все шло к тому, чтобы отдать девочку ее непутевой бабке, как вдруг эта
бабка Фаина сама пришла к нам и стала, покачиваясь, выманивать деньги за
девочку и за коляску. Мать без единого слова вывела ей Лену, чистую,
подстриженную, босую, но в платьице. Лена вдруг упала в ноги моей матушке
без крика, как взрослая, и согнулась в комочек, охвативши мамины босые
ступни. Бабка заплакала и ушла без Лены и без коляски, видимо, ушла
умирать. Она шаталась на ходу и вытирала слезы кулаками, а шаталась она не
от вина, а от полного истощения, как я догадалась потом. Хозяйства у нее
давно не было никакого, последнее время Верка ведь не зарабатывала ничего.
Мыто сами ели все больше вареную траву в разных видах, с грибным супом во
главе. Козлята давно жили у отца от греха подальше, колея туда заросла
совсем, тем более что отец ходил с тачкой разными путями в рассуждении о
будущем. Лена осталась жить с нами, мы отливали ей молока, кормили ягодами
и нашими грибными щами. Все становилось гораздо страшнее, когда мы
начинали думать о зиме. Хлеба - ни муки, ни зерна - не было, ничего в
округе не было посеяно, ведь бензина и запчастей не водилось давно, а
лошадей перебили еще раньше, пахать оказалось не на чем. Отец походил,
пособирал каких-то случайных уцелевших колосьев на бывших полях, но перед
ним уже прошлись, и не раз, ему досталось немного, мешочек зерен. Он
рассчитывал освоить в лесу озимый сев на поляне невдалеке от избушки,
выспрашивал у Анисьи сроки, и она обещала ему сказать, когда и как сеют,
как пашут. Лопату она отвергла, а сохи не было нигде. Отец попросил ее
нарисовать соху и стал, совсем как Робинзон, сколачивать какую-то штуку.
Анисья сама плохо помнила все подробности, хотя ей и приходилось во
времена оны ходить за коровой с сохой, а отец загорелся инженерной идеей и
сел изобретать этот велосипед. Он был счастлив своей новой судьбой и не
вспоминал о городе, в котором оставил много врагов, в том числе и своих
родителей, моих бабушку и дедушку, которых, я видала только в глубоком
детстве, а дальше все утонуло в скандалах из-за моей мамы и дедовской их
квартиры, провались она пропадом, с генеральскими потолками, сортиром и
кухней. Нам в ней не привелось жить, а теперь, наверное, мои бабушка и
дедушка были уже трупами. Мы никому ничего не сказали, когда убирались из
города, хотя отец готовился к отъезду долго, откуда у нас и набрался
полный кузов мешков и ящиков. Все это были вещи недорогие и в свое время
недефицитные, отец мой, человек дальновидный, собирал их в течение
нескольких лет, когда они действительно были недорогими и недефицитными.
Мой отец, бывший спортсмен, турист-альпинист, геолог, повредивший ногу и
бедро, давно жил жаждой уйти, и тут обстоятельства совпали с его все
развивающейся манией бегства, и мы бежали, когда все еще было безоблачно.
"Над всей Испанией безоблачное небо", - шутил отец буквально в каждое