"Людмила Петрушевская. Новые робинзоны (Журнал "Нева")" - читать интересную книгу автора

хорошее утро.
Лето выдалось прекрасное, все зрело, наливалось, наша Лена начала
разговаривать, бегала за нами в лес, не собирала грибы, а именно бегала за
мамой как пришитая, как занятая главным делом жизни. Напрасно я приучала
ее замечать грибы и ягоды, ребенок в ее положении не мог спокойно жить и
отделяться от взрослых, она спасала свою шкуру и всюду ходила за мамой,
бегала за ней на своих коротких ногах, с раздутым своим животиком. Лена
называла маму "няня", откуда-то она взяла это слово, мы ей его не
говорили. И меня она называла "няня", очень остроумно, кстати.
Однажды ночью мы услышали под дверью писк как бы котенка и обнаружили
младенца, завернутого в старую, замасленную телогрейку. Отец, который
притерпелся к Лене и даже приходил к нам днем кое-что поделать по
хозяйству, тут ахнул. Мать была настроена сурово и решила спросить Анисью,
кто это мог сделать. С ребенком, ночью, в сопровождении молчаливой Лены,
мы отправились к Анисье. Она не спала, она тоже слышала крик ребенка и
сильно тревожилась. Она сказала, что в Тарутино пришли первые беженцы и
что скоро придут и к нам, ждите еще гостей. Ребенок пищал пронзительно и
безостановочно, у него был твердый вздутый живот. Таня, приглашенная утром
для осмотра, сказала, даже не притронувшись к ребенку, что он не жилец,
что у него "младенческая". Ребенок мучился, орал, а у нас даже не было
соски, чем кормить, мама капала ему в пересохший ротик водичкой, он
захлебывался. Было ему на вид месяца четыре. Мама сбегала хорошим маршем в
Тарутино и выменяла соску у аборигенов на золотую кучку соли, и прибежала
назад, бодрая, и ребенок выпил из рожка немного воды. Мама сделала ему
клизму, даже с ромашкой, мы все, не исключая и отца, бегали, носились,
грели воду, поставили ребенку грелку. Всем было ясно, что надо бросать
дом, огород, налаженное хозяйство, иначе скоро нас накроют. Бросать огород
значило умирать голодной смертью. Отец на семейном совете сказал, что в
лес переселяемся мы, а он с ружьем и Красивой поселяется в сарае у
огорода.
Ночью мы тронулись с первой партией вещей. Мальчик, которого назвали
Найден, ехал на тачке на узлах. На удивление всем, он после клизмы
опростался, затем пососал разведенного козьего молока и теперь ехал в
овечьей шкуре, притороченный к тачке. Лена шла, держась за узлы.
К рассвету мы пришли в свой новый дом, отец тут же сделал второй заход,
потом третий. Он, как кошка, таскал в зубах все новых котят, то есть все
свои нажитые горбом приобретения, и маленькая избушка оказалась заваленной
вещами. Днем, когда все мы, замученные, уснули, отец отправился на
дежурство. Ночью он привез тачку вырытых еще молодых овощей, картофеля,
моркови и свеклы, репки и маленьких луковок, мы раскладывали это в
погребе. Тут же ночью он снова ушел и вернулся чуть ли не бегом с пустой
тачкой. Прихромал понурый и сказал: все! Еще он принес баночку молока для
мальчика. Оказалось, что наш дом занят какой-то хозкомандой, у огорода
стоит часовой, у Анисьи свели козу в тот же наш бывший дом. Анисья с ночи
караулила отца на его боевой тропе с этой баночкой вечорошнего молока.
Отец хоть и горевал, но он и радовался, потому что ему опять удалось
бежать, и бежать со всем семейством.
Теперь вся надежда была на маленький огород отца и на грибы. Лена
сидела в избушке с мальчиком, в лес ее не брали, запирали, чтобы не
срывала темпа работ. Как ни странно, вдвоем с мальчиком она сидела, не