"Юрий Петухов. Охота на президентов или Жизнь № 8" - читать интересную книгу автора

поговорили по душам, пусть и до хрипоты... но не до драки. Вот так.
Я не пророк, не нострадамус какой-нибудь, но то, что этой октябрьской
заварухи и потом дикой резни в двадцатых не случилось бы, это точно. И дед
Монин никогда бы не был пламенным борцом за идею, и не сидел бы он ни в
тюрьмах, ни в психушках, и папаша его не слал бы свои чемоданы за бугор, и
мои соплеменники - миллионы и миллионы были бы живы и здоровы...
Все наши беды оттуда, из Ветхого Завета.
Праща. Этот камень полетел прямо из пращи сквозь века, тысячелетия,
множась, превращаясь в стрелы, мечи, копья, пули, снаряды, "фантомы",
крылатые ракеты, в "революции", "демократии", "реформы" и "перестройки"... а
теперь еще и в кошмарную, уже точно нас добь-ющую "глобализацию", да-да...
Временами меня так и подмывает пойти хмурым утром в Музей
изобразительных искусств, который без спроса Александра Сергеевича назвали
его именем, и подложить пару ящиков тротила под эту жуткую исполинскую копию
кошмарного и уродливого Давида, похожего совсем не на праведного иудея в
шляпе и с пейсами, а на раздетого догола провинциально-сицилийского
киллера-мафиози. Это под него потом - мне доподлинно известно! - начали
ваять всяких "девушек с веслом" и "юношей с горном" - да-да, именно под
этого "давида с пращой". И потому Гриша Брускин с его "монументальным
лексиконом" никакой не Гриша, и не авангардист, а жалкий
подражатель-копиист... увы. Но это неважно, главное, что Гриша срубил за
своих горнистов-Давидов большой кочан зеленой "капусты" - полторы сотни
тысяч баксов, а потом и еще побольше...
Ваятели! Блин!
Уж я-то знаю, что Господь запретил своим избранным изображать его
творения в натуре (кстати, именно поэтому они и изобрели абстракционизм и
прочие довольно забавные - измы).
Так какого же... нам поставили этого камнеметателя с пращой? О-о,
правнуки Голиафа! Имя вам - простота. Хорошо лежать на печи...
Ветхий Завет... Который мы писали, увы, вместе. Писали нашей кровью,
переводя с русского на иврит, и с идиша на русский, писали словно кабальный
договор с дьяволом - на вечную вечность.
И злоба наша оттуда, и ненависть и нетерпимость. Потому они и
называются - ветхозаветными. Спой мне песню песней, рабби Соломоне! И он
напевает: "... ой, позовите Герца, старенького Герца, пусть споет ей[20]
модный, самый популярный в нашей синагоге отходняк! ой..." Какой русский не
любит Розенбаума?! Ну, где вы, десять колен сгинувших? Ау-ууу!!!
Моня этого еще не понимал. Он был обычным добрым и мечтательным
еврейским идеалистом, эдаким заурядным, коих пруд пруди, иудеем-романтиком,
бейтаровцем недобитым... И он не был отнюдь Екклесиастом. Увы...
Он не знал, что вот эта ныне песчанно-каменистая пустыня вдоль
Срединного моря наша общая историческая родина. Моя - пораньше, его -
попозже. И что и нас, и их оттуда вышибли, не спрашивая нашего желания, и
что "эта страна", Россия-сука - новая святая земля, где мы сошлись снова...
Для чего? Для вечного, непрекращающегося боя.
Или чтобы наконец опомниться.
Неисповедимы пути Господни.
Но мой роман вовсе не о них.