"Таисия Пьянкова. Тараканья заимка (Сб. "Время покупать черные перстни")" - читать интересную книгу автора

заделался? Краснобаем да пустодомом. Придумал какого-то Сократа
изображать. Оно конешно, за работящим братом можно и Сократом...
Успоряешь, что человеку ничего не надо, а сам на меня голодным зверем
кидаешься. Мало того - сам, еще и чужих дармоедов до стола приваживаешь. О
Юстинке Жидковой все сплетни пособрал. Знаешь ли ты, как ныне обзоринцы
наше подворье величают? Тараканьей заимкою, вот как. Не думал я дожить до
такого стыда. Это ж равносильно воровскому притону. Вся обзоринская
лоботрясина у нас пасется...
- Ну, ну. Понесло яичко в облачко... В ком это ты лоботрясину узрел? -
протрубил Тихон всею своей негодующей толщиной.- Где там величателям
твоим, чалдонам-реможникам, понять тонкости жизни людей мыслящих,
обособленных миром искусства! Да и ты все мозги себе позашивал. Вылези
хоть раз из клетухи. полюбопытствуй, о чем мы говорим-рассуждаем. Хотя бы
под дверью подслушай, с каким высоким сословием твой брат, как ты
говоришь, вожжается. Эти самые лоботрясы только с виду голубей мозгами
гоняют. А ежели их взять на понятие, то каждый из них очень даже стоящий
человек. Возьмем хотя бы того же Нестора-книжника, которого обзоринцы
Фарисеем5 кличут. Да знаешь ты его. На погляд-то он вроде мышь, а в себе -
шалишь! В себе он хитрее царских замочков. Никто не догадывается, что
будет, когда он те замочки отомкнуть надумает...
- И что же будет?
- Я и сам еще не знаю, а только Фарисей страсть как башковит. Ведь он
какую азбуку составить намеревается! Такой во все века не было. Взял,
допустим, книжицу в руки, его письменами начертанную, открыл обычным
порядком и читай себе, коли владеешь азбукой, хотя бы Закон Божий. Ты не
ухмыляйся. Я знаю, о чем ты думаешь. На кой, мол, черт попу гармонь - у
него кадило есть. Есть. Но Фарисеева буквица такова, что захлопни ту
книжицу да обратной стороною до себя переверни, откинь заднюю обложку
и...- Тихон сделал глазами большое удивление, поглядел в ладошку, ровно бы
в книгу, сообщил.- Тут перед тобой раскрывается совсем иное писание! Как
только читать его приступишь, голова загорится, тело возьмется ознобом, а
разум время потеряет...
На этом Глохтун замолк, однако ж недосказанность душила его. Он даже по
избе заходил - думал, что она утрясется. Не утряслась. Вынудила его
остановиться против Корнея, который сидел у устья плиты, прилаженной до
угревы, и шевелил кочерыжкою огонь.
- Вот так и Нестеров отец мордой крутит,- заметил с обидою Тихон,- когда
Фарисей пытается ему втемяшить, что не зря ест его хлеб, что ему в этой
темной жизни предстоит сильно прославиться. Ты бы разве от славы
отказался? Ни-ког-да!
Глохтун рукой отмахнул от себя всякое сомнение и снова привязался к брату,
намереваясь вызвать в нем сочувствие.
- Ты представляешь, что он Фарисею отвечает? И Полкан, дескать, от борзой
не отказался, да только породу испортил... Вот как нынче отцы понимают
своих сыновей! А ведь не сосед вгонял Фарисея в учение, сам же он пацана
мучил. И ты вспомни: каким ты силком принуждал меня образоваться? Кто тебя
просил? Вот нас-то вы образовали, а сами? Сами же не дотянулись даже до
того понимания, что ученой голове вынь да положь полную мозговую
занятость! Понял или нет? Ни хрена ты, я вижу, не понял,- отмахнулся он от
Корнея, но не отстал от него.