"Иосиф Пилюшин. У стен Ленинграда " - читать интересную книгу автора

В ноябре мне еще раз довелось здесь побывать - вот уже третий раз в этот
госпиталь наведываюсь, - а он все еще здесь, все лечится.
Захарыч дружески взял меня под руку. Мы пришли в свою палату. Понурин
взглянул на тяжело раненного командира. Понизив голос, продолжал
рассказывать:
- Ребята сказывали: как у Перелетова рана зажила, он возьми и надумай
какую-то новую хворобу. Падает да падает на землю, вроде чумной скотины. А
как врачи распознали, что он филонит, Перелетов возьми да и упади на
лестнице, ну и скатился по ступенькам; морду себе оцарапал, умудрился ногу
сломать, вот и заимел костыли.
Захарыч сплюнул, махнул рукой, стал забираться под полосатый тюфяк и,
укрывшись, замолчал.
В феврале сорок второго года нас, одиннадцать человек, кого без левого,
кого без правого глаза, направили в протезный институт на Растанную улицу.
После долгого пребывания в закрытом помещении на улице кружилась
голова. Раненые сурово молчали. Город насторожился во мгле серого зимнего
дня. Фасады домов иссечены осколками, окна забиты досками, фанерой, из них
торчат наружу железные трубы. Во дворах - огромные горы льда, как на полюсе.
Мой город! Как я мало замечал твою прежнюю красоту, когда ты утопал в
зелени цветущих садов и парков... Как я мало знал идущих навстречу мне с
озабоченными и радостными лицами ленинградцев, которые сегодня стоят
насмерть, чтобы имя любимого города не было написано на вокзалах немецкими
буквами.
Мы проходили мимо Пушкинских бань. Захарыч остановился и поглядел в
пустые впадины окон:
- Эх! Попариться бы теперь в баньке! Веничком бы, а? Здорово бы
получилось, ребята? - Он заложил пальцы за ворот гимнастерки и провел ими по
шее от уха до уха.
- Фантазер ты, Захарыч, - сказал боец с повязкой на левом глазу, - ишь
чего захотел!
- Нет, не говори, а помыться в баньке не мешало бы, факт.
- Еще бы! Но сначала устроим баню Гитлеру!..
На Новокаменном мосту повстречались нам женщина с мальчиком лет
десяти - двенадцати. Оба еле передвигали ноги. Шли, пошатываясь из стороны в
сторону. Понурин достал сухарь и кусочек сахара и отдал их мальчику.
- А как же ты, дяденька? - спросил тот.
- Ничего, сынок, я постарше, выдержу.
Я оглянулся. Мальчик долго провожал нас взглядом.
Теперь, спустя много лет, когда прохожу по этому мосту и вижу идущего
навстречу мальчугана, счастливого, краснощекого, в памяти вновь оживают
глаза голодного ребенка. Да, крепко запомнил я этого худенького, голодного
ленинградского мальчика с поднятой головой.
Мы шли длинным коридором протезного института. Полумрак... Пахло
сыростью и гарью. На стенах, покрытых инеем, - слово "бомбоубежище" и
стрела. На доске приколота бумажка: "Товарищи! Сегодня в обеденный перерыв в
красном уголке состоится лекция о международном положении. Лекцию читает
доцент Яшина. Партком".
Мы сгрудились перед входом в кабинет. По другую сторону коридора
медленно открылась дверь, в ней показалась высокая исхудавшая женщина с
газетой под мышкой. Приблизившись к нам, она с жадностью вдохнула запах