"Томас Пинчон. Когда объявят лот 49" - читать интересную книгу автора

орущего, прибило током. Из-за голливудского искажения всяких понятий о
вероятности ток пощадил отца, дав ему возможность произнести заключительную
речь - попросить прощения у Детки и пса за то, что он впутал их в это дело,
и посожалеть, что они не встретятся на небесах: "Твои глазки видели папу в
последний раз. Тебе уготовано спасение, мне же - преисподняя." В финале его
страдающий взгляд заполнил экран, звук прибывающей воды сделался
оглушительным, нарастающей волной зазвучала эта странная киномузыка
тридцатых годов с массивной сакс-секцией, наплывом появился титр КОНЕЦ.
Эдипа вскочила на ноги и бросилась к противоположной стенке, там
повернулась и уставилась на Мецгера. - У них ничего не вышло! - закричала
она. - Ах ты негодяй, я выиграла.
- Ты выиграла меня, - улыбнулся Мецгер.
- Так что сазал Инверарити? - спросила она в конце концов.
- Что с тобой будет нелегко.
Она расплакалась.
- Иди сюда, - сказал Мецгер. - Ну же, успокойся.
- Иду, - произнесла она немного погодя. И пошла.

3


События, между тем, не замедлили принять любопытный оборот. Если и
существовало нечто, связанное с "Системой Тристеро", как Эдипа назовет это
позднее, - или чаще просто Тристеро (словно некое тайное имя) - призванное
положить конец ее изоляции в башне, то, рассуждая логически, измена с
Мецгером явилась отправным пунктом. Рассуждая логически. Пожалуй, как раз
это и будет тревожить ее сильнее всего - то, как все логически складывается
один к одному. Словно (как уже показалось ей по прибытии в Сан-Нарцисо)
вокруг нее совершается некое откровение.
Главной составляющей этого откровения суждено было явиться через
оставленную Пирсом коллекцию марок, которая нередко заменяла ему Эдипу, -
тысячи цветных окошек в глубокие перспективы пространства и времени:
саванны, изобилующие антилопами и газелями; галеоны, плывущие на запад - в
никуда; головы Гитлера; закаты; ливанские кедры; несуществующие
аллегорические лица - он мог часами разглядывать их, игнорируя Эдипу. Она
никогда не понимала его очарованности. Мысль об инвентаризации и оценке лишь
прибавляла головной боли. Но не давала повода думать, будто коллекция сможет
о чем-то поведать. Не будь Эдипа определенным образом подготовлена или
настроена - сначала одним эксцентричным совращением, потом другим, всякий
раз почти экспромтом, - что смогли бы рассказать ей немые марки,
обернувшиеся экс-соперницами, у которых та же смерть отняла любовника, и
которым предстояло быть разбитыми на лоты и отправиться к сонму пока
неведомых новых хозяев?
Это настроение стало превращаться в нечто большее - то ли после письма
от Мучо, то ли в тот вечер, когда они с Мецгером заглянули в бар под
названием "Скоп". Оглядываясь назад, она не могла вспомнить, какое из
событий произошло раньше. Само по себе письмо не содержало ничего
особенного, оно пришло в ответ на одну из ее записок - так, о пустяках, -
которые Эдипа посылала ему дважды в неделю и в которых так и не рассказала о
той сцене с Мецгером, ибо чувствовала, что Мучо все поймет. А потом, на