"Альберт Санчес Пиньоль. Пандора в Конго" - читать интересную книгу автора

дикарской и цыганской, имело некий изъян, который ее портил. Определить, в
чем именно заключался этот изъян, было нелегко. Удивительно, но два
стражника, сопровождавшие его, отнюдь не отличались гигантским ростом, и тем
не менее казались на целую голову выше заключенного.
Наконец я заметил, что его бедренные кости были короче, чем обычно.
Этот дефект мог бы испортить даже более совершенную фигуру. Коленные
чашечки, не решившиеся вовремя занять свое место, сводили на нет все
остальные эстетические достоинства. Когда он шагал, то напоминал некое
подобие марионетки в руках неопытного кукловода.
Я уже собирался было занять свое место за столом, когда сержант Длинная
Спина остановил меня:
- Нет, пожалуйста, не здесь.
Он приказал двум конвоирам поставить стулья у коротких сторон
прямоугольного стола. Таким образом создавалось расстояние, непреодолимое
для наших рук, и становился невозможным любой контакт между нами. Мне пришло
в голову, что мы сидели как богатые супруги, которых накрытый к ужину стол
скорее разделяет, чем объединяет. Вместо прибора у Маркуса были его цепи, а
у меня - чистые листы бумаги и карандаш. (Скоропишушее перо у меня изъяли,
потому что оно было металлическим и остроконечным).
- Мы будем начеку, - заявил сержант Длинная Спина, - если вдруг
возникнут проблемы.
Из его слов было неясно, кто мог спровоцировать эти проблемы: Маркус, я
или мы оба сразу. Я много раз беседовал с Маркусом Гарвеем. И должен
сказать, что этот длиннющий сержант был неизменным свидетелем наших
разговоров. Он всегда сидел на своем месте, за решеткой, с исключительной
воспитанностью пропуская мимо ушей наши слова и внимательно следя за
движениями наших рук. Его никто не заменял, он никогда не брал отгулов и не
болел.
Сержант напоминал безукоризненного сфинкса в человеческом обличье. Я
часто задавал себе вопрос: он когда-нибудь отдыхает? Справляет ли свои
надобности? И есть ли у него веки?
Для тюрем характерен целый оркестр собственных, скрытых от внешнего
мира звуков. Когда мы сели за стол, неизвестно откуда до нас долетел скрежет
открывавшихся и закрывавшихся решеток. Обрывки фраз, произносимых
человеческими существами и поглощаемых цементом настолько, что невозможно
было разобрать ни одного слова.
Для людей, знакомых с тюремной обстановкой, этих звуков не
существовало. А мы, оказавшись друг напротив друга, не находили слов. Я не
знал, с чего начать разговор, и принялся перебирать листы бумаги, чтобы
выиграть время. Вероятно, Гарвей почувствовал мою нерешительность. Он широко
раскрыл свои зеленые глаза и спросил:
- Меня ведь повесят, не так ли?
В этом человеке удивительным образом сочетались грусть и красота. В его
вопросе одновременно прозвучали наивная растерянность и твердая
убежденность. Мне не под силу это описать, но, похоже, его слова были
способны усмирить гнев самого Аттилы.*
______________
* Аттила - вождь гуннов в 434-453.

- Вы должны надеяться на Нортона, - сказал я твердо, - Он прислал меня,