"Луиджи Пиранделло. Госпожа Фрола и ее зять господин Понца" - читать интересную книгу автора

может показаться жестоким, однако это не так; дело совершенно в ином,
совершенно в ином, о чем она, госпожа Фрола, прекрасно знает, но мучится
оттого, что не может высказать. Природа, вот... да нет, скорее, какое-то
заболевание... как бы это сказать? Господи, да ведь достаточно заглянуть ему
в глаза. Может быть, поначалу они и производят жуткое впечатление, но тому,
кто умеет в них читать так, как она, эти глаза скажут все: в этом человеке
сокрыт целый мир любви, из которого жена не должна никогда выходить и в
который никто другой, даже мать, не должны вторгаться. Ревность? Может быть;
однако это слишком пошлое определение того чувства исключительного права, на
котором зиждется его любовь к жене.
Эгоизм? Но это тот эгоизм, который бросает всю вселенную к ногам
любимой женщины! Эгоизмом была бы, пожалуй, ее попытка силой вторгнуться в
это замкнутое пространство их любви, зная при этом, что ее дочка счастлива и
так любима... Для матери этого должно быть достаточно! С другой стороны,
неправда, будто она совсем не видит дочку. Два - три раза в день она
навещает ее: заходит во двор их дома, звонит, и та сразу же показывается в
окне.
Как дела, Тильдина?
Прекрасно, мама. А у тебя?
Слава Богу, доченька. Спусти корзину!
Та спускает корзину с письмом, в котором сообщает, как правило, в
нескольких строках о новостях текущего дня. Вот, ей вполне довольно этого.
Так продолжается уже четыре года, и госпожа Фрола привыкла. Cмирилась, да. И
это положение уже почти не доставляет ей страданий.

Как с легкостью можно себе представить, подобная кротость госпожи Фролы
и эта привычка - как она выражается - к мученичеству тем хуже сказывались на
репутации ее зятя господина Понцы, чем тщательнее она силилась оправдать его
в своих пространных речах.
Поэтому с истинным возмущением и, я бы сказал, с опаской дамы Вальданы,
которых впервые накануне посетила госпожа Фрола, воспринимали известие о
столь же неожиданном визите господина Понцы, попросившего уделить ему две
минуты, чтобы сделать "вынужденное заявление", если это, конечно, не
доставит дамам беспокойства.
Весь пылая, почти задыхаясь, с еще более жестким и угрюмым взглядом,
чем обычно, с платком в руках, который вместе с манжетами и воротником
рубашки разительно выделялся своей белизной на фоне смуглой кожи, черной
шевелюры и такого же черного костюма, господин Понца не переставая вытирал
пот, капающий с его низкого лба и выскобленных, фиолетовых щек, однако не
из-за жары, а от явного усилия над собой, отчего его большие руки с
удлиненными ногтями дрожали; появляясь то в одной, то в другой гостиной
перед дамами, глядящими на него почти с испугом, он интересовался вначале,
не посетила ли их накануне его теща, госпожа Фрола; затем с нарастающей
мукой, усилием и волнением спрашивал, говорила ли та о своей дочке и о том,
что он якобы запретил матери видеться с ней и приходить к ним в дом.
Дамы, видя его в таком волнении, естественно, спешили заверить, что
госпожа Фрола, хотя и упоминала действительно об этом запрещении, однако
чрезвычайно хвалила зятя и даже добавила, что вовсе не обижается на него и,
более того, ни в коей мере не вменяет ему в вину сей запрет.
Однако, услышав подобный ответ, вместо того, чтобы успокоиться,