"Элизабет Питерс. Неугомонная мумия ("Амелия Пибоди") " - читать интересную книгу автора

как, впрочем, и лоснящиеся усики. Монокль зловеще поблескивал в правом
глазу, придавая лицу на редкость коварное выражение.
Перехватив взгляд этой странной личности, Эмерсон нахмурился и что-то
пробормотал себе под нос, но он слишком хорошо относился к шейху Мохаммеду,
чтобы устраивать скандал в его доме. Когда шейх представил кривоватого
господина как князя Каленищеффа, мой муж выдавил неубедительную улыбку и
лишь промолвил:
- Я знаком с... э-э... князем.
Пока странный господин непозволительно долго лобызал мне ручку, я
припомнила слова Эмерсона: "Каленищефф ковырялся в Абидосе4, он там на пару
с таким же идиотом все вверх дном перевернул. Этот тип именует себя
археологом. Да я скорее поверю в его титул! Если он русский князь, то я
китайский император".
Поскольку Эмерсон ко всем археологам относится, мягко говоря,
критически, я тогда восприняла его слова с некоторым скепсисом, но сейчас
наглые темные глаза князя и его презрительная ухмылка произвели на меня
неприятное впечатление.
В тот вечер беседа крутилась вокруг археологии. Все оживленно
обсуждали план постройки плотины в районе Фил, который предполагал
затопление острова с храмами эпохи Птолемеев. Эмерсон, презиравший
памятники этого упаднического периода, заявил, что треклятые храмы не стоят
того, чтобы их сохранять, даже если они и дожили до наших дней в
превосходном состоянии, - чем вызвал страшное раздражение коллег. В итоге
он, разумеется, поставил свою подпись под прошением, посланным в
Министерство иностранных дел, и я не сомневаюсь, что имя Эмерсона сыграло
определенную роль в спасении древних храмов.
Шейх с лукавым видом отпускал провокационные замечания по поводу
женского пола. Я, как обычно, возражала и заставила-таки мужчин прослушать
краткую лекцию о женских правах. Лишь однажды спокойствие вечера чуть было
не нарушил небольшой конфликт, когда мсье Навиль спросил Эмерсона, где тот
собирается в этом сезоне вести раскопки. Вопрос был задан без всяких задних
мыслей, но мой драгоценный супруг тут же набычился и наотрез отказался
обсуждать свои планы. Возможно, этот эпизод остался бы незамеченным, если
бы не подал голос господин Каленищефф. Ленивым тягучим тоном он заметил:
- Знаете, дражайший, все перспективные места уже заняты. Не следовало
так долго тянуть, уважаемый профессор.
Эмерсон наверняка ответил бы какой-нибудь грубостью, если бы не я.
Метко сунув в раскрывшийся рот супруга изрядный ломоть баранины, я
ухитрилась предотвратить скандал. По арабскому обыкновению, мы сидели,
скрестив ноги, вокруг низенького столика и потчевали друг друга отборными
кусками. Очень удобный обычаи - при надобности всегда можно заткнуть
собеседнику рот.
На протяжении всего ужина Рамсес изображал каменную статую. Говорил
он, только когда к нему обращались, ел с невиданной для себя аккуратностью,
- словом, не ребенок, а оживший ангел. Перед уходом он почтительно
поклонился шейху и поблагодарил хозяина на арабском. Добрый старик просиял,
прижал к себе Рамсеса и торжественно объявил его своим сыном.
Когда мы наконец сели в экипаж, Эмерсон со стоном рухнул на сиденье и
прижал руки к животу.
- Единственный недостаток в арабском гостеприимстве - это склонность к