"Эллис Питерс. Святой вор ("Хроники брата Кадфаэля" #19)" - читать интересную книгу автора

покуда поглощенный своей работой Тутило сидел, склонив голову над
инструментом, леди Доната, откинувшись на подушках, глядела на него из-под
полуопущенных век тем более пристально, что юноша теперь не обращал на нее
внимания. И все-таки этих двоих и впрямь связала какая-то необычайная
близость, ибо когда Тутило за работой улыбался, мягко и нежно, то же самое
делала и леди Доната, следя за тем, с каким удовольствием и
сосредоточенностью тот возится с псалтерионом.
- Подождите немного, - попросил юноша. - Одна из порванных струн
довольно длинная, я ее, пожалуй, натяну. Это лучше чем ничего, хотя звук
тут будет слишком высоким.
Его руки были приучены к арфе, и юноша проворно и весьма умело заново
укрепил и натянул порванную струну.
- Ну вот, готово! - Тутило пробежал пальцами по струнам, извлекая из
инструмента нежные, дрожащие звуки. - С проволочными струнами звук был бы
громче и сочнее, чем с кишочными, но и так, кажется, неплохо.
Тутило склонил голову над псалтерионом, затем резко, словно падающий
на добычу сокол, склонился еще ниже и стал играть, перебирая струны своими
проворными пальцами. Старая дека, казалось, вот-вот развалится на куски под
напором звуков, она была настолько переполнена ими, что звукам, чтобы
вырваться наружу, мало было вырезанного в виде розы отверстия в ее центре.
Чтобы лучше видеть обоих, Кадфаэль отодвинул свой стул чуть подальше
от постели. А посмотреть ему было на что. Вне всяких сомнений, этот юноша
необыкновенно одарен. Ощущалось даже нечто тревожное в чувствах,
нахлынувших от его игры, словно долго молчавшая певчая птичка вновь обрела
голос и осознала его силу.
Вскоре, как бы утолив первый голод, Тутило смягчил тон и заиграл более
спокойно, словно давал насладиться звуками. Искрометный, вихревой
танцевальный ритм, страстный, как танец пушинки чертополоха на ветру,
сменился медленной, ласковой мелодией, куда более подходящей для такого
нежного инструмента, как псалтерион, - нечто чуть печальное, вроде вириле,
монотонное и грустное. Где он выучился этому? Уж никак не в Рамсейской
обители. Кадфаэль весьма сомневался, что там подобное встретили бы с
одобрением.
Леди Доната, женщина, уставшая от мира и близко знакомая с
превратностями жизни и смерти, неподвижно лежала на подушках и не отрывала
глаз от юноши, который, казалось, совершенно забыл о ее существовании. Она
не просто слушала то, что он играл, но была существом, глубоко внимавшим
ему. Она впустила его в глубину своих запавших очей, она впитывала эту
музыку, словно вино, утолявшее ее жажду. Когда-то давно, когда Кадфаэлю
пришлось пересечь почти всю Европу, посреди горных лугов он видел генцианы,
что голубей голубого, - и того же густого цвета предельной синевы были
теперь глаза леди Донаты. На устах ее застыла легкая улыбка, говорившая
сама за себя. Тутило был открыт для ее взора, словно чистейший кристалл, и
она познала его куда ясней, чем знал он себя сам.
Когда же юноша начал петь, нежная улыбка сошла с ее лица. Мелодия была
простой и безыскусной. Высокий голос юноши, выше, чем при разговоре, звучал
исключительно нежно и вкрадчиво, невинно, как у ребенка, и пронзительно,
как печаль взрослого человека. Язык песни был, как его называли в Англии,
нормандско-французский, но Кадфаэль еще с давних времен смутно помнил
наречие Лангедока. Где же этот послушник слышал мелодии провансальских