"Уильям Плоумер. Сын королевы Виктории " - читать интересную книгу автора

жизнерадостностью, он пришел к выводу, что в нем есть что-то "не совсем
белое". Открытие Фрэнта задело его гордость и привело к решению обращаться с
туземцами с такой добротой, держаться с ними с таким чувством собственного
достоинства, какие только были совместимы с его своеобразным положением
(господствующая раса за прилавком!). Он словно хотел показать, что есть еще
белые, для которых гуманность - не пустое слово. Теперь Фрэнт смотрел
свысока на Мак-Гэвина и прочих немногочисленных белых, с которыми он
сталкивался, и это, так сказать, заперло его в одиночной камере, забранной
частой решеткой высоких принципов.
Он не скрывал от себя, что лембу - отнюдь не образцы добродетели. Уже
самый факт, что в качестве покупателей они имели право командовать
продавцами, которые, считалось, стоят "выше" их, вводил кое-кого в соблазн
быть надоедливым, дерзким и даже наглым; отчасти поэтому, имея с ними дело,
необходимо было запастись терпением. Когда туземцы убедились, что Фрэнт
терпелив и весел, он стал пользоваться у них доброй славой. Они привыкли
иметь дело с Мак-Гэвином, которого считали жестоким, хотя и справедливым, и,
когда увидели, что Фрэнт справедлив, хотя и не жесток, и к тому же молод и
внешне привлекателен, они, естественно, стали куда более частыми
посетителями Мадумби.
Вначале Фрэнта поразила крайняя недоверчивость и настороженность
туземцев. Они никогда не входили в лавку с тем радостным ожиданием, которое,
в мечтах хороших торговцев, непременно написано на лицах покупателей.
Напротив, обычно казалось, что они идут сюда с самыми дурными
предчувствиями. Какая-нибудь старуха дикарка в звериной шкуре вместо юбки,
намазанная салом и охрой и обвешанная амулетами (на шее - рыбий пузырь или
рог антилопы, волосы зачесаны наверх и утыканы костяными украшениями, у
пояса - табакерка), являлась в лавку, имея при себе два-три фунта, которые
намеревалась истратить до последнего пенса, но, остановившись в дверях,
окидывала всё беглым взглядом с видом крайнего разочарования и презрения,
будто попала сюда случайно, помимо своей воли. Потоптавшись у порога, она
выпивала чашку воды из стоявшего у дверей бака, затем, усевшись в тени,
торжественно и неторопливо закладывала в нос огромную понюшку табаку, а на
лице ее, казалось, было написано: "Ну вот, я пришла, и наплевать мне на
всех. Я не зря столько лет прожила на белом свете. Опыт научил меня ожидать
самого худшего от любых обстоятельств и любого человека, особенно от белого.
Если я снизойду до того, что куплю у вас что-нибудь, я намерена пересмотреть
всё, что здесь есть, и получить именно то, что мне нужно, а иначе - ничего
не возьму. Не воображайте, что можете меня надуть, это не пройдет. Однако
действовать я буду, исходя из предположения, что вы всё же попытаетесь меня
провести, что все ваши товары подпорчены, что вы ловкий мошенник и
полагаете, будто напали на дуру". И когда, наконец, она всё же милостиво
входила в лавку, то вела себя в ней именно так.
Но не одни старухи держались настороже. Почти все покупатели проявляли
те же признаки глубокого и откровенного недоверия и появлялись в лавке с
таким видом, словно кругом были расставлены для них западни. Даже дети,
невинно повторяя последние родительские наставления и тщательно пересчитывая
сдачу с шести пенсов, ясно показывали, что им велено глядеть в оба. И
виноват в этом был не Мак-Гэвин, а та репутация, которую белые повелители
Лембуленда умудрились заслужить за последние десятилетия.
Эти малоприятные взаимоотношения между двумя расами были одним из самых