"Джеймс Планкетт. Рассказы (Один зеленый цвет, Простые люди, Полкроны и др.)" - читать интересную книгу автора

наверно, не ведает, что творит. И тем не менее его поведение
предосудительно.
Невзирая на все предупреждения, Перселл поселил Недоумка у себя. Они
жили в домике сразу за Балликонланом, на взгорке, с которого вечерами
открывался вид на отнюдь не залитый огнями город. Балликонлан лежал в долине
между двумя взгорками, уже несколько веков он пятился все дальше от реки,
порой норовившей выйти из берегов, чем лишил себя возможности хоть иногда да
внести какое-то разнообразие в свою жизнь. В первый свой месяц здесь Перселл
как-то прошел весь город из конца в конец и обнаружил, что, когда по сигналу
одного гудка закрываются мельницы Мерфи, а его же пуговичная фабрика
прекращает работу, жителям ничего не остается, кроме как слоняться по
центральной площади, где размещено большинство пивнушек, или играть в
расшибалочку на зеленой полянке, где дорога на выходе из города
разветвляется. Порой железная дорога манила его за собой, и он бесцельно
брел по рельсам, поднимался вслед за ними на гору, спускался на вересковые
пустоши - безлюдные болотистые просторы, в которых отражалось непередаваемо
унылое небо. Время от времени он заглядывал в гостиницу Мерфи, где в баре,
перед тем как пойти на боковую, неизменный коммивояжер коротал часок-другой,
прихлебывая виски и приводя в порядок счета. Именно в эту пору освоения
города его осенила мысль основать хор. Он играл на рояле и на органе и еще в
бытность свою помощником учителя в Дублине ставил с учениками оперы в честь
окончания учебного года. Через учеников он залучил и кое-какую молодежь -
сыновей и дочерей соседних фермеров; они же в свою очередь завербовали своих
друзей из числа фабричных. Спевки - поначалу совершенно стихийные и для
самого что ни на есть узкого круга - постепенно стали притягивать все больше
народу. Раз в неделю в школу съезжалась молодежь, по преимуществу на
велосипедах, а со временем, когда спевки стали так же стихийно завершаться
танцами, на них повадились ходить и те, кто не пел в хоре. Хор разрастался
как-то помимо Перселла и приковывал к себе внимание всего города. Молодежь
наконец-то почувствовала, что и в Балликонлане есть куда себя девать.
Какое значение имеет его хор, Перселл осознал, только получив письмо от
Лейси из Гэльской лиги; Лейси от имени комитета порицал Перселла: как мог
тот выбрать темой своей лекции английскую хоровую музыку, когда ирландская
музыка находится в столь прискорбном небрежении. Знакомое чувство тоски
нахлынуло на Перселла. Не первый год он учительствовал и не первый раз
приходилось ему отражать наскоки ревнителей возрождения национальной
культуры. Однако у него не хватило мужества оставить без ответа письмо, за
которым стояла вся политическая машина, и он пригласил Лейси на репетицию.
Он ожидал увидеть облаченного в грубый твид увальня, неистового патриота из
какой-нибудь глухой деревушки на берегу Атлантического океана. Вопреки
ожиданиям, перед ним предстал лощеный субъект в котелке, с озабоченным
выражением лица, которое не скрадывали даже холеные нафабренные усы. На нем
была безукоризненно белая рубашка с ослепительным стоячим воротничком и
темный костюм. На лацкане у него золотился значок Гэльской лиги. Массивная
золотая цепочка, выпущенная двумя симметричными петлями на жилет, придавала
ему особую солидность. Лейси приветствовал Перселла по-ирландски, но когда
тот ответил ему по-английски, у Лейси явно отлегло от души. Хор исполнил
несколько песен, Лейси выслушал их благосклонно, но нетерпеливо.
- Отличная работа, Перселл, - сказал он так, будто тот показал ему
собственноручно сколоченный стол.