"Плутарх. Пелопид и Марцелл " - читать интересную книгу автора

окровавленными доспехами, сорванными с убитых врагов, увенчанный памятниками
побед и триумфов, он являл собою зрелище мрачное, грозное и отнюдь не
предназначенное для людей робких или привыкших к роскоши. Подобно тому, как
Эпаминонд называл Беотийскую равнину орхестрой Ареса {18}, а Ксенофонт {19}
Эфес - мастерскою войны, так, по-моему, вспомнив слова Пиндара {20}, Рим в
то время можно было назвать святилищем неукротимого воителя Ареса. Вот
почему в народе пользовался особой славой Марцелл, украсивший город
прекрасными произведениями греческого искусства, доставлявшими наслаждение
каждому, кто бы на них ни глядел, а среди людей почтенных - Фабий Максим.
Фабий Максим, взяв Тарент, не тронул и не вывез оттуда никаких статуй и
изображений, но, забравши деньги и прочие богатства, промолвил ставшие
знаменитыми слова: "Этих разгневанных богов оставим тарентинцам". Марцелла
же обвиняли в том, что, проведя по городу в своем триумфальном шествии не
только пленных людей, но и пленных богов, он сделал Рим предметом всеобщей
ненависти, а также в том, что народ, привыкший лишь воевать да возделывать
поля, не знакомый ни с роскошью, ни с праздностью, народ, который, подобно
Эврипидову Гераклу,

Не знал забав пустых, но подвиги свершал {21},

он превратил в бездельников и болтунов, тонко рассуждающих о
художествах и художниках и убивающих на это большую часть дня. Однако
Марцелл тем как раз и похвалялся перед греками, что научил невежественных
римлян ценить замечательные красоты Эллады и восхищаться ими.
22. Так как враги Марцелла возражали против предоставления ему триумфа,
ссылаясь на то, что война в Сицилии еще не совсем окончена, а равно и на то,
что третий триумф может стать источником зависти и неприязни к полководцу,
он уступил им и согласился довести все великое шествие целиком лишь до
Альбанской горы, а в самый город вступить малой процессией, которую греки
называют "эва", а римляне - "овация". Справляющий овацию не едет на
запряженной четверкою колеснице, не увенчивается лавровым венком, вокруг
него не гремят трубы; он идет пешком, обутый в сандалии, в сопровождении
целой толпы флейтистов, и голова его увенчана миртом - зрелище скорее мирное
и приятное, чем внушающее страх. На мой взгляд, это самым убедительным
образом свидетельствует, что в древности лишь обстоятельства дела, а не его
размеры определяли различия между триумфальными шествиями. Те, кто одерживал
победу, выиграв сражение и истребив врага, совершали въезд воинственный и
грозный, обильно украшая людей и оружие ветвями лавра, как это принято при
обряде очищения войск; тем же полководцам, которые, не прибегая к насилию,
улаживали все посредством убеждений и переговоров, закон назначал это мирное
и праздничное шествие, сопровождавшееся радостным пэаном. Ведь флейта -
миролюбивый инструмент, а мирт посвящен Афродите, которая больше всех
остальных богов ненавидит насилие и войны. Этот вид триумфального шествия
получил название овации не от греческого слова "эвасмос" [euasmos] {22}, как
думают многие, - ведь и большой триумф справляют с песнями и криками
ликования, и греки просто исказили латинское слово, приблизив его к одному
из слов своего языка, в убеждении, что победители, между прочим, оказывают
почести и Дионису, которого мы зовем Эвием и Фриамбом. На самом же деле
существовал обычай, по которому полководец при большом триумфе приносил в
жертву быка, а при малом - овцу. Овцы по-латыни "ова" [oves], отсюда и