"Плутарх. Никий и Красс " - читать интересную книгу автора

уныние охватило Никия, ведь и при единоличном командовании его постигали
несчастья, и теперь он вновь потерпел неудачу по вине своих товарищей.
21. В это время у входа в гавань показался флот Демосфена, сверкая
вооружением и ужасая врагов видом семидесяти трех кораблей с пятью тысячами
гоплитов и не менее чем тремя тысячами копейщиков, лучников и пращников.
Демосфен сумел, как в театре, ошеломить врагов блеском оружия,
отличительными знаками на триерах, великим множеством начальников над
гребцами и флейтистов {32}. Сиракузяне, как и следовало ожидать, снова были
в большом страхе за свою судьбу, понимая, что мучаются и гибнут напрасно,
без надежды увидеть конец и прекращение бедствий. Но недолго радовало Никия
прибытие подкрепления, при первой же встрече с ним Демосфен предложил либо
немедленно идти на врагов, возможно скорее дать решающий бой и захватить
Сиракузы, либо плыть назад. В страхе и изумлении перед такой безрассудной
стремительностью Никий просил Демосфена не поступать необдуманно и
опрометчиво. Время, утверждал он, действует против неприятеля, не имеющего
больших запасов и не надеющегося на длительную поддержку союзников. Теснимые
нуждой, враги скоро, как уже было однажды, обратятся к нему для переговоров.
И действительно, в Сиракузах было немало людей, тайно сносившихся с Никием и
советовавших ему выжидать: сиракузяне, дескать, уже теперь истомленные
войной и недовольные Гилиппом, окончательно лишатся сил, если нужда сдавит
их еще немного. Кое о чем Никий говорил намеками, кое-чего вообще не захотел
высказать и дал остальным стратегам повод обвинить его в трусости. Они
заявляли, что Никий возвращается к старому - к своим проволочкам, затяжкам,
мелочной осторожности, из-за которых у неприятеля первое впечатление от мощи
афинян притупилось и, когда они, наконец, ударили на врага, страх успел
смениться презрением. Стратеги присоединились к мнению Демосфена, и Никий
волей-неволей вынужден был уступить.
Итак, Демосфен ночью ударил с пехотой на Эпиполы, часть врагов
истребил, не дав им опомниться, обороняющихся же обратил в бегство. Не
довольствуясь достигнутым, он продвигался дальше, пока не столкнулся с
беотийцами; сомкнутым строем, выставив копья, беотийцы первыми с криком
бросились на афинян и многих сразили. Во всем войске Демосфена сразу
поднялись страх и смятение. Обратившиеся в бегство смешались с теми, кто еще
теснил противника, тем, кто рвался вперед, путь преграждали свои же,
охваченные ужасом, и они сбивали друг друга с ног, и падали друг на друга, и
принимали бегущих за преследующих и друзей за врагов. Все смешалось, всеми
владел страх и неуверенность, обманчиво мерцала ночь, не беспроглядно
темная, но и не достаточно светлая, как всегда бывает при заходе луны,
движущаяся масса человеческих тел бросала густую тень, тусклый свет, в
котором ничего нельзя было толком разглядеть, заставлял из страха перед
врагом с подозрением всматриваться в лицо друга, - все это, вместе взятое,
привело афинян к страшной, гибельной развязке. Случилось так, что луна
светила им в спину и они все время оставались скрытыми собственной тенью,
так что неприятель не видел ни мощи их оружия, ни его великолепия, щиты же
врагов, отражая сияние луны, сверкали ярче, и казалось, что их больше, чем
было на самом деле. Враги продолжали теснить со всех сторон, и кончилось
тем, что, когда силы афинян иссякли, они предались бегству, и одни были
сражены врагами, другие - своими же, третьи погибли, сорвавшись с кручи.
Тех, которые рассеялись и блуждали по округе, с наступлением дня догнала и
перебила вражеская конница. Афинян пало две тысячи, а из уцелевших лишь