"Плутарх. Агид и Клеомен и Тиберий и Гай Гракхи " - читать интересную книгу автора

10. Народ был поражен великодушием и благородством юноши и испытывал
великую радость оттого, что, спустя почти триста лет {18}, появился царь,
достойный Спарты. Но тут Леонид уже открыто и с крайним ожесточением
обрушился на Агида. Рассудив, что и сам будет вынужден последовать примеру
молодого царя и его друзей, но равной благодарности у сограждан не получит,
ибо все отдадут свое добро одинаково, а честь целиком достанется тому, кто
выступил первым, Леонид задал Агиду вопрос, считает ли он справедливым и
честным Ликурга, и, когда тот ответил утвердительно, продолжал: "Но разве
Ликург отменял долги или давал чужеземцам права гражданства - тот самый
Ликург, который считал, что без изгнания чужестранцев {19} государству
вообще не выстоять?!" Нет ничего удивительного, отвечал Агид, если Леонид,
воспитанный в чужих краях и приживший детей с дочерьми сатрапов, не знает,
что Ликург, вместе с монетой, изгнал из Спарты долги и ссуды и не столько
был недоволен поселяющимися в городах чужеземцами, сколько людьми чуждых
нравов и привычек. Этих людей он действительно изгонял, но не потому, что
враждовал с ними, а потому, что боялся их образа жизни, боялся, как бы,
общаясь с гражданами, они не заронили им в душу страсть к роскоши,
изнеженности и стяжательству, меж тем как Терпандра, Фалета и Ферекида {20},
которые были чужестранцами, но песнями своими и своей философией неизменно
преследовали те же цели, что и Ликург, в Спарте высоко почитали. "А ты, -
продолжал Агид, - Экпрепа, который, находясь в должности эфора, рассек
топором две из девяти струн на кифаре Фриннида, Экпрепа, повторяю, ты
хвалишь, хвалишь и тех, кто подобным же образом обошелся с Тимофеем {21},
меня же бранишь за то, что я хочу изгнать из Спарты роскошь и кичливую
расточительность! Но ведь и те люди опасались в музыке лишь чрезмерной
замысловатости, не желали, чтобы это дурное ее качество переступило рубеж,
за которым возникает нестройное и неверное звучание в жизни и нравах,
приводящее государство к внутреннему несогласию и разброду".
11. Народ последовал за Агидом, но богачи заклинали Леонида не
оставлять их в беде, умоляли о помощи старейшин, которым принадлежало право
предварительного решения {22} - в этом и была их главная сила - и, наконец,
добились своего: ретра была отвергнута большинством в один голос. Тогда
Лисандр, который еще оставался эфором, решил привлечь Леонида к суду на
основании одного древнего закона, запрещавшего Гераклиду приживать детей с
чужестранкой и грозившего ему смертью, если он покидает Спарту, чтобы
поселиться в другой стране. Однако выступить с обвинением против Леонида
Лисандр подучил других, сам же он в это время вместе с товарищами по
должности следил за появлением особого небесного знамения.
Дело в том, что каждые девять лет эфоры, выбрав ясную, но безлунную
ночь, садятся и в полном молчании следят за небом, и если из одной его части
в другую пролетит звезда, они объявляют царей виновными в преступлении перед
божеством и отрешают их от власти до тех пор, пока из Дельф или из Олимпии
не придет оракул, защищающий осужденных царей. Это знамение, как объявил
Лисандр, ему явилось, и вот он назначает разбирательство по делу Леонида и
представляет двух свидетелей в том, что царь прижил двоих детей с женщиной
азиатского происхождения, которую выдал за него какой-то начальник конницы у
Селевка, но впоследствии жена прониклась к нему неприязнью и отвращением, и
он, вопреки собственному желанию, вернулся домой, где и завладел престолом,
поскольку других наследников не оказалось. Вместе с тем он уговаривает зятя
царя, Клеомброта, который тоже был царской крови, заявить притязания на