"Плутарх. О том, что пифия более не прорицает стихами" - читать интересную книгу автора

в прозе47.
И Геродот, и Филохор, и Истр, стремясь собирать оракулы стихотворные,
записали, тем не менее, и множество прозаических. А Феопомп, больше всех
занимавшийся нашим прорицалищем, очень порицал тех, кто сомневался, что и в
его время пифия давала предсказания в стихах. Но когда он захотел доказать
это, ему удалось собрать совсем немного стихотворных оракулов, потому что
уже тогда они по большей части облекались в прозу48.

20

Правда, некоторые из них и теперь оглашаются в стихах - из них один
даже прославлен своим поводом.
Есть в Фокиде святилище Геракла Женоненавистника, жрец которого в
течение года не должен иметь дела с женщиной; поэтому обычно жрецами там
назначают стариков. Однако недавно один юноша, не плохой, но честолюбивый,
влюбленный в девушку, принял это жречество. Сначала он был воздержан и
избегал ее; но однажды, когда он отдыхал после пира и пляски, она пришла к
нему, и он сошелся с ней. Испуганный и смущенный, обратился он к оракулу и
вопросил бога, будет ли ему за этот грех искупление или прощение. Получил он
такой ответ:
Бог дозволяет все необходимое.
Право, если кто будет настаивать, что в наше время не бывает оракулов
кроме стихотворных, то еще труднее будет ему говорить об оракулах древних,
потому что ответы всегда давались как в прозе, так и в стихах. А на самом
деле, дитя, ни то, ни другое не противно здравому смыслу, если только
суждения наши о боге чисты и нелукавы, а мы воображаем, будто он сам
когда-то сочинял стихи и сам теперь подсказывает пифии оракулы в прозе и
говорит сквозь нее, словно сквозь маску.

21

В другой раз об этом можно будет поговорить подробнее и пытливее, а
сейчас мы лишь коротко напомним о том, что заведомо известно. А именно, что
тело наше пользуется, как орудиями, многими своими органами; душа же
пользуется самим телом и его частями; а сама душа есть орудие бога.
Достоинство же орудия в том, чтобы всей своей природной способностью
воспроизводить того, кто им пользуется, и являть через себя дело его мысли.
Но замысел этот орудие показывает не таковым, каков он был у творца, -
чистым, невредимым, непогрешимым, - а со многими посторонними примесями. Сам
по себе он нам не виден, а будучи явлен в другом и через другое, он
исполняется природы этого другого. Я не говорю даже о воске, золоте,
серебре, бронзе и обо всем прочем, что принимает образ ваяемой сущности, но
придает лишь вид запечатляемого сходства, в остальном же всякий раз
привносит в воспроизведение собственные свои отличия; не говорю и о том, как
один и тот же предмет дает бесчисленно разные изображения и подобия в
плоских, выпуклых и вогнутых зеркалах... (в тексте лакуна). Но вот,
например, солнце: ничто так не похоже на него с виду и ничто не служит ему
таким послушным орудием, как луна; однако, заимствуя от солнца блеск и жар,
она отражает их нам уже в ином виде: смешавшись с ней, они и окраску
изменяют, и силу получают другую; теплота же вовсе исчезает и остается лишь