"Эдгар Аллан По. Вильям Вильсон" - читать интересную книгу автора

исходило от того самого человека, которого я замыслил обобрать. Не стану
распространяться о мерзком этом предмете, скажу только, что в тот вечер не
было упущено ни одно из гнусных ухищрений, ставших столь привычными в
подобных случаях; право же, непостижимо, как еще находятся простаки,
которые становятся их жертвами.
Мы засиделись до глубокой ночи, и мне наконец удалось так все
подстроить, что выскочка Гленденнинг оказался единственным моим
противником. Притом игра шла моя излюбленная - экарте. Все прочие,
заинтересовавшись размахом нашего поединка, побросали карты и столпились
вокруг нас. Гленденнинг, который в начале вечера благодаря моим уловкам
сильно выпил, теперь тасовал, сдавал и играл в таком неистовом волнении,
что это лишь отчасти можно было объяснить воздействием вина. В самом
непродолжительном времени он был уже моим должником на круглую сумму, и
тут, отпив большой глоток портвейна, он сделал именно то, к чему я
хладнокровно вел его весь вечер,- предложил удвоить наши и без того
непомерные ставки. С хорошо разыгранной неохотой и только после того, как
я дважды отказался и тем заставил его погорячиться, я наконец согласился,
всем своим видом давая понять, что лишь уступаю его гневной настойчивости.
Жертва моя повела себя в точности, как я предвидел: не прошло и часу, как
долг Гленденнинга возрос вчетверо. Еще до того с лица его постепенно
сходил румянец, сообщенный вином, но тут он, к моему удивлению, страшно
побледнел. Я сказал: к моему удивлению. Ибо заранее с пристрастием
расспросил всех, кого удалось, и все уверяли, что он безмерно богат, а
проигрыш его, хоть и немалый сам по себе, не мог, на мой взгляд, серьезно
его огорчить и уж того более - так потрясти. Сперва мне пришло в голову,
что всему виною недавно выпитый портвейн. И скорее желая сохранить свое
доброе имя, нежели из иных, менее корыстных видов, я уже хотел прекратить
игру, как вдруг чьи-то слова за моею спиной и полный отчаяния возглас
Гленденнинга дали мне понять, что я совершенно его разорил, да еще при
обстоятельствах, которые, сделав его предметом всеобщего сочувствия,
защитили бы и от самого отъявленного злодея.
Как мне теперь следовало себя вести, сказать трудно. Жалкое положение
моей жертвы привело всех в растерянность и уныние; на время в комнате
установилась глубокая тишина, и я чувствовал, как под множеством горящих
презрением и упреком взглядов моих менее испорченных товарищей щеки мои
запылали. Признаюсь даже, что, когда эта гнетущая тишина была внезапно и
странно нарушена, нестерпимая тяжесть на краткий миг упала с моей души.
Массивные створчатые двери вдруг распахнулись с такой силой и так быстро,
что все свечи в комнате, точно по волшебству, разом погасли. Но еще
прежде, чем воцарилась тьма, мы успели заметить, что на пороге появился
незнакомец примерно моего роста, окутанный плащом. Тьма, однако, стала
такая густая, что мы лишь ощущали его присутствие среди нас. Мы еще не
успели прийти в себя, ошеломленные грубым вторжением, как вдруг раздался
голос незваного гостя.
- Господа,- произнес он глухим, отчетливым и незабываемым шепотом, от
которого дрожь пробрала меня до мозга костей,- господа, прошу извинить
меня за бесцеремонность, но мною движет долг. Вы, без сомнения, не
осведомлены об истинном лице человека, который выиграл нынче вечером в
экарте крупную сумму у лорда Гленденнинга. А потому я позволю себе
предложить вам скорый и убедительный способ получить эти весьма важные