"Эдгар Аллан По. Бон-бон" - читать интересную книгу автора

расплывался, приветствуя знакомых или смеясь собственным шуткам.
Распространялись тревожные слухи, рассказывались истории о губительных
сделках, заключенных в спешке и оплакиваемых на досуге; присовокуплялись
примеры необъяснимых способностей, смутных вожделений и
противоестественных наклонностей, насаждаемых автором всяческого зла в его
собственных премудрых целях.
Наш философ имел и другие слабости - но они едва ли заслуживают
серьезного исследования. К примеру, мало кто из людей неисчерпаемой
глубины не имеет склонности к бутылке. Является ли эта склонность
побудительной причиной подобной глубины или же скорее ее веским
подтверждением - вопрос тонкий. Бон-Бон, насколько я мог установить, не
расценивал сей предмет как пригодный для детального исследования; - я
придерживаюсь того же мнения. Однако же при всем потворстве этому
предрасположению, столь классическому, не следует думать, будто
restaurateur утрачивал ту интуитивную разборчивость, которая обычно
характеризовала его essais "Эссе (франц.)" и, в то же самое время, его
omelettes. При уединенных бдениях его жребий падал на Vin de Bourgogne
"Бургундское (франц.)", но находились и моменты, подходящие для Cotes du
Rhone "Котдюрон (франц.)". С точки зрения Бон-Бона - сотерн относился к
медоку так же, как Катулл - к Гомеру. Он был не прочь позабавиться
силлогизмом, потягивая сен-пере, но вскрывал сущность рассуждения за
бокалом клодвужо и опрокидывал теорию в потоке шамбертена. Было бы
прекрасно, если б столь же острое чувство уместности сопровождало его
торговые склонности, о которых я говорил ранее, - однако последнее отнюдь
не имело места. Если сказать по правде, так эта черта ума философического
Бон-Бона стала принимать с течением времени характер странной
напряженности и мистицизма и несла в себе значительную примесь diablerie
"Дьявольщины (франц.)" излюбленных им германских авторов. Войти в
маленькое Cafe в cul-de-sac Le Febvre означало в эпоху нашего рассказа
войти в sanctum "Святилище (лат ) " гения А Бон-Бон был гением. Не было в
Руане sous-cuisinier "Поваренка (франц.)", который не сказал бы вам, что
Бон-Бон был гением. Даже его кошка знала это и не позволяла себе
размахивать хвостом в присутствии гения. Его огромный пудель был знаком с
этим фактом и при приближении своего хозяина выражал чувство собственного
ничтожества смиренной благовоспитанностью, опаданьем ушей и опусканием
нижней челюсти в манере, не вовсе недостойной собаки. Впрочем, верно, что
многое в этом привычном уважении надлежало бы приписать внешности
метафизика. Выдающаяся наружность, должен я сказать, действует даже на
животных, и я готов допустить, что многое во внешнем человеческом облике
restaurateur был рассчитано на то, чтобы производить впечатление на
четвероногих. От великого коротышки - да будет мне дозволено употребить
столь двусмысленное выражение - веет какой-то особой царственностью,
которую чисто физические объемы сами по себе ни при каких обстоятельствах
создать не способны. Бон-Бон едва достигал трех футов роста, и если голова
его была преуморительно мала, то все же было невозможно созерцать
округлость его живота, не ощущая великолепия, граничащего с возвышенным. В
его размерах собакам и людям надлежало усматривать образец достижений
Бон-Бона, в его обширности - достойное вместилище для бессмертной души
философа.
Я мог бы здесь - если б мне того захотелось - подробно остановиться