"Эдгар Аллан По. Бон-бон" - читать интересную книгу автора

из черной ткани, плотно облегавшим тело, но скроенным по моде прошлого
века. Это одеяние предназначалось, безусловно, для особы гораздо меньшего
роста, чем его нынешний владелец. Лодыжки и запястья незнакомца
высовывались из одежды на несколько дюймов. Пара сверкающих пряжек на
башмаках отводила подозрение о нищенской бедности, создаваемое остальными
частями одежды. Голова незнакомца была обнаженной и совершенно лысой, если
не считать весьма длинной queue "Здесь: косицы (франц.).", свисавшей с
затылка. Зеленые очки с дополнительными боковыми стеклами защищали его
глаза от воздействия света, а вместе с тем препятствовали нашему герою
установить их цвет или их форму. На этом субъекте не было и следа рубашки;
однако на шее с большой тщательностью был повязан белый замызганный
галстук, а его концы, свисающие строго вниз, придавали незнакомцу (смею
сказать неумышленно) вид духовной особы. Да и многие другие особенности
его наружности и манер вполне могли бы подкрепить идею подобного рода. За
левым ухом он носил некий инструмент, как делают это нынешние клерки,
похожий на античный стилос. В нагрудном кармане сюртука виднелся маленький
черный томик, скрепленный стальными застежками. Эта книга, случайно или
нет, была повернута таким образом, что открывались слова "Rituel
Camolique" "Католический требник (франц.).", обозначенные белыми буквами
на ее корешке. Печать загадочной угрюмости лежала на мертвенно-бледной
физиономии незнакомца. Глубокие размышления провели на высоком лбу свои
борозды. Углы рта были опущены вниз с выражением самой покорной
смиренности. Сложив руки, он подошел с тяжким вздохом к нашему герою, и
весь его вид предельной святости не мог не располагать в его пользу.
Последняя тень гнева исчезла с лица метафизика, когда, завершив
удовлетворивший его осмотр личности посетителя, он сердечно пожал ему руку
и подвел к креслу.
Было бы, однако, серьезной ошибкой приписать эту мгновенную перемену
в чувствованиях философа одной из тех естественных причин, которые могли
оказать здесь влияние. В самом деле, Пьер Бон-Бон, в той мере, в какой я
был способен понять его характер, менее кого бы то ни было мог поддаться
показной обходительности. Невозможно было предположить, чтобы столь тонкий
наблюдатель людей и предметов не раскусил бы с первого взгляда подлинный
характер субъекта, явившегося злоупотреблять его гостеприимством. Помимо
всего прочего, заметим, что строение ног посетителя было достаточно
примечательным - что он с легкостью удерживал на голове необычайно высокую
шляпу, что на задней части его панталон было видно трепетное вздутие, а
подрагивание фалд его сюртука было вполне осязаемым фактом. Судите же
поэтому сами, с чувством какого удовлетворения наш герой увидел себя
внезапно в обществе персоны, к которой он всегда питал самое
безоговорочное почтение. Он был, однако, слишком хорошим дипломатом, чтобы
хоть малейшим намеком выдать свои подозрения по поводу реального положения
дел. Показывать, что он хоть сколько-нибудь осознает ту высокую честь,
которой он столь неожиданно удостоился, не входило в его намерения.
Напротив, он хотел вовлечь гостя в разговор и выудить у него кое-что из
важных этических идей, которые могли бы, получив место в предвкушаемой им
публикации, просветить человеческий род, а вместе с тем и обессмертить имя
самого автора; идей, выработать которые, должен я добавить, вполне
позволяли посетителю его изрядный возраст и его всем известная
поднаторелость в этических науках.