"Эдгар Аллан По. Эссе" - читать интересную книгу автора

недостижимое. Есть еще у нас жажда вечная, для утоления которой он не
показал нам кристальных ключей. Жажда эта принадлежит бессмертию
человеческому. Она - и следствие и признак его неувядаемого существования.
Она - стремление мотылька к звезде. Это не просто постижение красоты
окружающей, но безумный порыв к красоте горней. Одухотворенные
предвидением великолепия по ту сторону могилы, боремся мы, дабы
многообразными сочетаниями временных вещей и мыслей обрести частицу того
прекрасного, которое состоит, быть может, из того, что принадлежит единой
лишь вечности. И когда поэзия или музыка, самое чарующее из всего
поэтического, заставляют нас лить слезы, то не от великого наслаждения,
как предполагает аббат Гранина, но от некоей нетерпеливой скорби,
порожденной нашей неспособностью сейчас, здесь, на земле, познать сполна
те божественные и экстатические восторги, на которые стих или музыка дает
нам лишь мимолетные и зыбкие намеки.
Стремление постичь неземную красоту, это стремление душ
соответственного склада и дало миру все, в чем он когда-либо мог постичь и
вместе почувствовать поэтическое.
Конечно, поэтическое чувство может развиваться по-разному: в живописи,
в скульптуре, в архитектуре, в танце, особенно в музыке, а весьма
своеобразно и широко - в декоративном садоводстве. Но наш предмет
ограничивается поэтическим чувством в его словесном выражении. И тут
позвольте мне вкратце сказать о ритме. Удовольствуясь высказыванием
уверенности в том, что музыка в многообразных разновидностях метра, ритма
и рифмы столь значительна в поэзии, что отвергать ее всегда неразумно и
отказывающийся от столь необходимого подспорья попросту глуп, я не буду
останавливаться на утверждении ее абсолютной важности. Быть может, именно
в музыке душа более всего приближается к той великой цели, к которой,
будучи одухотворена поэтическим чувством, она стремится, - к созданию
неземной красоты. Да, быть может, эта высокая цель здесь порою и
достигается. Часто мы ощущаем с трепетным восторгом, что земная арфа
исторгает звуки, ведомые ангелам. И поэтому не может быть сомнения, что
союз поэзии с музыкой в общепринятом смысле открывает широчайшее поле для
поэтического развития. Старинные барды и миннезингеры обладали
преимуществами, которых мы лишены, и когда Томас Мур сам пел свои песни,
то законнейшим образом совершенствовал их как стихи.
Итак, резюмируем: я бы вкратце определил поэзию слов как созидание
прекрасного посредством ритма. Ее единственный судья - вкус. Ее
взаимоотношения с интеллектом и совестью имеют лишь второстепенное
значение. С долгом или истиной она соприкасается лишь случайно.
Однако скажу несколько слов в виде объяснения. Я утверждаю, что
наслаждение одновременно наиболее чистое, наиболее возвышающее и наиболее
полное - то, которое обретают при созерцании прекрасного. Лишь при
созерцании прекрасного мы в силах изведать то высокое наслаждение или
волнение, в котором мы видим поэтическое чувство, столь легко отличимое от
истины или удовлетворения интеллекта, а также от страсти или волнения
сердца. Следовательно, поэзии я отвожу область прекрасного - что включает
и понятие возвышенного - просто-напросто по очевидному закону искусства,
гласящему, что следствия должны проистекать как можно более
непосредственно от причин, и никто не был еще столь слаб рассудком, дабы
отрицать, что особое возвышение души, о котором идет речь, легче всего