"Эдгар Аллан По. Эссе" - читать интересную книгу автора

восприятием равномерности, которое, как легко доказать, неизменно
участвует в наслаждении, доставляемом нам музыкой в самом широком смысле -
особенно такими ее разновидностями, как размер и ритм. Увидя кристалл, мы
тотчас замечаем равенство сторон и углов на одной из его граней, повернув
его другою гранью, во всем подобной первой, мы словно возводим наше
удовольствие в квадрат, а повернув третьей гранью - в куб, и так далее. Я
не сомневаюсь, что если бы испытываемое наслаждение могло быть измерено,
оно оказалось бы именно в таких, или почти таких, математических
соотношениях - но только до известного предела, за которым в таком же
порядке начался бы спад. Здесь в результате анализа мы добираемся до
равномерности, точнее, до наслаждения, доставляемого человеку ее
ощущением; и не столько осознание этого принципа, сколько интуиция
подсказала вначале поэту попытку усилить эффект простого подобия (то есть
равенства) двух звуков - усилить при помощи еще одного равенства, а именно
располагая рифмы на равных расстояниях - то есть на концах строк равной
длины. Так в представлении людей рифма и конец строки объединились - стали
условностью, - а принцип был позабыт. Если позже рифмы и оказывались
иногда на неравных расстояниях друг от друга, то только потому, что еще до
того существовал пиндаров стих, то есть стихи неравной длины. Именно в
силу условности, а не какой-либо иной и более важной причины, законным
местом рифмы стали считать конец строки - и этим, к сожалению, совершенно
удовлетворились.
Ясно, однако, что следовало учесть многое другое. До тех пор эффект
зависел только от ощущения равномерности, а если она иногда слегка
нарушалась, это было случайностью, а именно случайностью существования
пиндарова стиха. Рифма всегда ожидалась. Когда глаз достигал конца строки,
длинной или короткой, ухо ожидало рифмы. Об элементе неожиданности, иначе
говоря, оригинальности никто не помышлял. Однако, говорит Бэкон (и как
верно!), "не бывает утонченной красоты без некой необычности в
пропорциях". Уберите этот элемент необычности, неожиданности, новизны,
оригинальности - называйте его как угодно - и все волшебство красоты сразу
же исчезнет. Мы теряем неведомое - смутное - непонятное, ибо оно
предлагалось нам, прежде чем мы успевали рассмотреть его и постичь.
Словом, мы теряем все, что роднит земную красоту с нашими грезами о
красоте небесной.
Рифма достигает совершенства только при сочетании двух элементов:
равномерности и неожиданности. Но как зло" не может существовать без
добра, так неожиданное должно возникать из ожидаемого. Мы не ратуем за
полный произвол в рифмовке. Прежде всего необходимы разделенные равным
расстоянием и правильно повторяющиеся рифмы, образующие основу, нечто
ожидаемое, на фоне которого возникает неожиданное; оно достигается
введением новых рифм, но не произвольно, а так, чтобы это было всего
неожиданнее. Не следует, однако, вводить их, например, на расстоянии,
кратном по числу слогов всей строке. Когда я пишу:

Шелест шелка, шум и шорох в мягких пурпуровых шторах, -

я, разумеется, достигаю эффекта, но не многим более того, что дает
обычная рифмовка концов строк; ибо число слогов во всей строке кратно
числу слогов, предшествующих внутренней, рифме, и, таким образом, это все