"Эдгар Алан По. Беседа Моноса и Уны" - читать интересную книгу автора

рядом почтительно говорили таким шепотом, а ты, милая Уна, - с громкими
стенаниями и задыхаясь.
Меня обрядили во гроб - три или четыре темные фигуры, озабоченно
сновавшие взад и вперед. Пересекаясь с прямой моего зрения, они
воспринимались мною как формы; но, переходя вбок от меня, давали мне понятие
о пронзительных криках, стонах и других исступленных выражениях страха,
ужаса и горя. Ты одна, облаченная в белое, двигалась музыкально во всех
направлениях.
День угасал; и, пока убывал свет, мною овладевала смутная неловкость -
волнение, подобное тому, что испытывает спящий, когда грубые звуки
действительности все время поражают его слух, - тихий отдаленный звон,
похожий на колокольный, торжественный, с длинными, но равномерными
перерывами, смешивающийся с меланхолическими грезами. Настала ночь; а с ее
тенями мною овладела тягостная тревога. Ясно ощутимая, она давила на мои
члены, как некий изнурительный груз. Слышался также звук, подобный стону,
несколько напоминающий отдаленный рокот прибоя, но более длительный; он
возник с началом сумерек и усиливался по мере того, как сгущалась тьма.
Внезапно в комнату внесли огонь, и раскаты превратились в частые, во
неравномерные взрывы того же звука, только менее унылого и менее
отчетливого. Тягостное состояние значительно облегчилось; и, исходя от
пламени каждой лампы (а их было много), в мой слух вливалась непрерывная,
монотонная мелодия. И когда, дорогая Уна, ты приблизилась к одру, на котором
я был простерт, и тихо села рядом, а твои сладостные уста, прижимаясь к
моему лбу, источали благоухание, в груди моей трепетно возникло, мешаясь с
сугубо физическими ощущениями, порожденными обстоятельствами, нечто
родственное самому чувству, - полупризнание, полуотклик на твою искреннюю
любовь и скорбь; но это чувство не укоренилось в недвижном сердце и, право
же, казалось скорее тенью, нежели реальностью, и быстро поблекло, вначале
став полным бездействием, а затем - чисто физической отрадой, как и прежде.
И тогда из обломков и хаоса обычных чувств как бы возникло во мне
шестое, совершенное. В нем обрел я бурное наслаждение - но все еще
физическое, поскольку в нем не было места пониманию. Движение в теле
полностью прекратилось. Не сокращалась ни одна мышца; не напрягался ни один
нерв; не трепетала ни одна артерия. Но в мозгу как бы всплыло то, о чем
никакие слова не могут дать человеческому разуму хотя бы смутное
представление. Позволь мне назвать его качательной пульсацией ума. Это было
внутреннее воплощение абстрактной идеи Времени, доступной человеку. Путем
абсолютного выравнивания этого движения - или чего-то подобного - были
установлены циклы небесных орбит. С его помощью я определил ошибку часов на
каминной полке, а также часов, принадлежавших тем, кто присутствовал.
Тиканье всех часов звучно отдавалось у меня в ушах. Малейшее отклонение от
истинной меры - а этим отклонениям не было числа - действовало на меня так
же, как на земле попрание абстрактных истин способно воздействовать на
нравственное чувство. Хотя никакие два часовых механизма в комнате не
отсчитывали секунды точно в унисон, все же я без труда различал звуки и
ошибки каждого. И это - это острое, совершенное, самодовлеющее чувство
протяженности во времени - это чувство, существующее (ибо ни один человек не
в силах представить его) независимо от какого-либо чередования событий, -
эта идея - это шестое чувство, рождающееся из праха остальных, было первым
шагом вневременной души на пороге временной Вечности.