"Николай Михайлович Почивалин. Летят наши годы (Роман)" - читать интересную книгу автора

плашмя моя Зайка: хочу до ее плеча дотронуться и Руку отдергиваю. Словно
от железа раскаленного. Сказать что-нибудь хочу - тоже не могу: губы не
слушаются... Заинька, спрашиваю, как же так?.. Села, обхватила руками лицо
и раскачивается. "Не знаю, говорит, Юра, До сих пор не знаю. Ничего не
знаю... Только одно знала - никого мне, кроме тебя, не надо! Ведь я как с
ума сошла, когда про похоронную узнала. Пять месяцев как помешанная
ходила. Не помнила, что делала. В таком состоянии, наверное, и на
предложение согласилась. Все равно, мол, жизнь погублена". Кто ж он,
спрашиваю?
"А не все ли равно", - отвечает. Да так, знаешь, равнодушно, тоскливо,
что у меня волосы на голове зашевелились. Как же, думаю, она с ним жить
может, страшно ведь это!.. "Из Москвы, рассказывает, вернулась, он у нас
на квартире стоял. Летчик. Видела, что поглядывать он на меня начал,
ухаживать, я ему, говорит, сразу сказала: бесполезно. А когда все это со
мной началось, он как-то и подошел, на жалости сыграл..." Рассказывает вот
так, а сама все раскачивается, раскачивается. Мне веришь, и больно -
вздохнуть не могу, и за нее страшно.
Зажмурюсь, думаю, сон это дурной, чудится. Взгляну - нет, не сон:
Зайка, словно у нее зубы болят, качается, и я тут же - рву траву,
отбрасываю, все пальцы вызеленил... И снова слышу, Зайка рассказывает:
"Молодой, красивый, добрый, а чужой. Понимаешь - совсем чужой!.."
Зайка, Заинька, говорю, что же нам делать? Скажи!.. Подняла она голову
и смотрит на меня. "Я, говорит, думала, ты скажешь, а ты меня
спрашиваешь". И вдруг на шею мне, дрожит, как листок. "Увези меня, увези!
На край света пойду! Только ты, только ты!.."
Сухо потрескивают в темноте Юркины пальцы, голос звучит задумчиво и
горько:
- Сейчас бы я, вероятно, поступил по-другому. А тогда... Прижимаю ее
одной рукой, а другой оттолкнуть хочется. Ты же, говорю, теперь не одна.
Освободилась она из моих рук, смотрит на меня, а глаза такие огромные,
огромные! "Ну, хочешь, говорит, и это я для тебя сделаю - от невинного
избавлюсь?.." Все равно, говорю, тот между нами стоять будет. Не надо.
"Да, говорит, ты прав, наверно". Поднялась, и так спокойно, спокойно:
"Пойдем, говорит, Юра. Мама, наверно, тревожится". И тут я ничего не
понял: свое только горе видел... Молча вернулись, вошли в дом, Зайка и
говорит: "Мама, давай Юру покормим, ему сейчас ехать". Серафима Алексеевна
только руками всплеснула. "Да как же, Зоенька?" А Зайка опять так же
спокойно: "Мама, не надо". Подхватил я свой вещмешок, Зайка меня за руку.
"Войди, говорит, посмотри".
Вошли мы в ее комнату, по сторонам две кровати, в простенке мой портрет
в раме, с фотографии, наверно, увеличили. "Вот, говорит, как ни просил, -
оставила. И предупредила, что на всю жизнь оставлю". Рассказывает что-то,
а я на кровати смотрю... "Теперь, говорит, идем.
По-моему, сейчас поезд на Куйбышев будет..." Пришли мы на вокзал,
поезда нет. Зайка на перроне каких-то знакомых увидела, разговаривает,
смеется, хоть и не в себе, вижу. Смех-то этот, наверно, и стегнул меня,
как плеткой! Только-только товарняк тронулся, я за поручни да на
платформу. "Юра, слышу, Юра!" Я только рукой махнул... Ты не устал еще
слушать?
- Нет, нет, рассказывай!