"Николай Михайлович Почивалин. Летят наши годы (Роман)" - читать интересную книгу автора

- До конца еще не близко, - предупреждает Юрий. - Правда, ведь говорят
- от себя не уедешь... Хотя и думал, что навсегда уехал... Ты веришь, что
можно пролежать на трясущейся платформе часов пятнадцать без движения?
Ни о чем не думая? Я вот так и ехал. По-моему, человек за такие
несколько часов больше постигает, чем иногда за несколько лет. В общем, и
Куйбышев проехал бы, если б состав не остановили да железнодорожная охрана
не тряхнула меня с платформы. Выбрался, озноб бьет, мокрый, - дождь,
наверно, шел. А как очнулся, дошло, что к матери приехал, что увижу ее
сейчас, - так все остальное вроде в сторону отлетело! Примчался на свою
Красногвардейкую, стучу, стучу - не открывают. Вылетела из соседней
квартиры девчушка - нос да две косички. "Вам кого?" - спрашивает. Ольгу
Петровну, говорю. "Ольга Петровна на работе". Ладно, говорю, ждать буду,
сажусь на ступеньки.
Девчушка эта посмотрела на меня, и глаза у нее, вижу, круглыми стали.
"Послушайте, говорит, а вы случайно не Юра будете? То есть, простите, -
Юрий, не знаю, как дальше по отчеству?.." Правильно, Юра. Как хлопнет она
себя ладошками по щекам! "Ой, как изумительно! Вы даже не знаете!.. Сейчас
я вам комнату открою! Сейчас я за тетей Олей схожу! Сейчас я!.." Все прямо
сию минуту получается! Ввела меня в комнату, с чайником носится, лопочет
что-то, а я не слышу ничего. Подошел к своему столу и стою. Конспекты
лежат, книги, ручка с обгрызенным кончиком, - все так, будто я только что
с лекции вернулся. И тут слышу: "Тетя Оля!.." Оглядываюсь - мама.
"Сыночек, Юрочка!" и - в обморок. Ладно, подхватить успел. Перепугался,
а она глаза открыла и уже смеется.
"Я так и знала! Всегда знала, что ты живой!.." - Юрий улыбается,
растроганно говорит: - Чудо у меня мать!..
Оказалось, я-то раньше своего письма явился, оно только на следующий
день пришло. И тут в ночь скрутило меня.
Мама после волнений слабенькая, капельки пьет, а я вовсе пластом, горю
весь. Уложили меня. Аня - это две косички самые - пульс слушает,
температуру меряет, порошки какие-то дает. "Боюсь, говорит, что у вас -
пневмония". Не до нее мне, а смешно. Девчонка, кнопка, важно так, бровки
все хмурит. "Прошу, говорит, слушаться и не смеяться. Я в медицинском
учусь". А на каком, спрашиваю, курсе? "Это, говорит, совершенно неважно.
На первом. Зато, говорит, у меня интуиция". - Юрка улыбается. -
Интуиция!.. И ведь не ошиблась. Вызвали на следующий день врача, правильно
- воспаление легких. Хотели в больницу положить, да некуда, переполнены.
Так на Анкино попечение и оставили. Насчет интуиции судить не берусь, а
вот обычного человеческого внимания, заботы - этого у Анки на десятерых бы
хватило. Мама на телеграфе работала, на день ее подменили, а больше не
могли. Вот Анка за мной по-соседски и ходила. Ходила-то, пожалуй, не то
слово. Особенно первые дня два-три, пока мне плохо было. Ночью ли, днем
очнусь - Анка тут, попить несет, съесть что-нибудь заставит. На станцию
воровать уголь ходила - сыро еще в доме было. Да, вот еще, чуть не забыл!
На третий или четвертый день мне что-то особенно худо было - кризис. Врач
говорит, надо бы пенициллин, а достать его негде: в новинку он тогда был.
Анка и развернулась! В институт бегала, уговаривала, скандалила -
выпросила на кафедре немного. "Эх, говорит, будь у нас сейчас продукты -
раздобыла бы я этого пенициллина. Узнала я, с рук достать можно". Я про
свой аттестат и вспомнил. Схватила его Анка и к коменданту - все, что