"Николай Михайлович Почивалин. Жил человек (Роман по заказу)" - читать интересную книгу автора

Софьи Маркеловны становятся строже, сосредоточенней, словно она к чему-то
прислушивается, во что-то вглядывается, - возможно, к себе прислушивается,
в себя же и вглядываясь.
- Как все непросто, голубчик!.. Понадобилось чуть не всю жизнь прожить,
чтоб понять, какие это прекрасные, зазывные слова. Понять, что
действительно нет другого пути. И что сама я давно иду по этому же пути -
вместо со всеми. И что, оказывается, другого пути-то мне и не надо.
Крупно сказано! - так говорится только самим выношенное, самим
выстраданное. Прямая, с могучей копной снеговых волос, старуха предстает
вдруг в ином, более ярком свете. И путь ее - от ограниченного застойного
купеческого мирка - до понимания высоких истин нового грозового века.
- С войны он уже пришел взрослым, бывалым, - продолжает Софья
Маркеловна. - Точней-то - война еще шла, его по ранению отпустили. Побитый
весь.
- Знаю, Софья Маркеловна.
- А мы не знали. Явился - веселый, бодрый, шутит.
Ну, мы обрадовались, сбежались все. Тогда он нам смущзнно и говорит:
"Вот какая петрушка - назначили меня к вам директором. Примете?" И стоит
перед нами - как будто виноват в чем, провинился. И рука его левая, как
плеть, висит. Парализованная. Целый год за ним, как пустой рукав,
болталась. Потом отошла. Скорей всего разработал: из мужчин тогда у нас он
да дядя Вася, конюх, с культей. Вдвоем всю мужскую работу и ворочали: одип
без ноги, другой без руки. Потом только уже узнали - врачи ему
категорически запретили работать. А он дома день просидел - да к нам.
Сразу легче стало: и ребятишек кормить получше - нет-нет да чего-нибудь
дополнительно выхлопочет. И с дисциплиной, конечно: что Сергей Николаич
скажет - закон. Льнули к нему - безотцовщина, не понимают, а тоскуют.
Контингент тогда у нас трудный был, сложный - как вон после гражданской,
когда только начали. В основном эвакуированные, малышей много. Привозили
всяких - дистрофиков, хворых.
Вспышка тифа была, двух девочек похоронили. У кого отец на фронте, у
кого мать под бомбежкой погибла, кого потеряли. Один ночью вскакивает,
кричит - напуганный. Другой потихоньку ворует - научился в скитаниях, пока
к нам попал. А то такие - словно зверьки в клетке - убежать норовят. Ой,
сколько было всякого!..
Сама удивляясь, Софья Маркеловна качает головой, оживляется.
- С тем же Андрюшей Черняком - сколько мы с ним побились все! А Сергей
Николаич - побольше других.
Доставили его к нам в сорок третьем, с поезда сняли. Ну шпаненок и
шпаненок! Оборвыш, грязный, озлобленный - разве что не кусался. Два раза
из-под Пензы возвращали.
Все к своей мамке на Урал хотел. Которая так и не нашлась... Хороший-то
человек какой получился!
Из крашеной деревянной рамки, над тахтой, чубатый летчик, незаметно,
подмигивая, подтверждает: "Было такое, мужик, было!" Тот, второй - над
пианино, кажется, отвернулся от нас. Все, о чем рассказывает Софья
Маркеловна, их благородию неинтересно, свою жизнь он, конечно, начинал не
так. Неизвестно только - чем кончил...
В гостинице - самый разгар вечерней жизни. До отказа заполнен буфет; по
коридору - к умывальнику и обратно - с полотенцами и пластмассовыми