"Иван Григорьевич Подсвиров. Синие скалы " - читать интересную книгу автора

дверь. - Умаялся за день твой кум, Сами управимся... Он тебе быков отобрал
- первейших в бригаде!
Косорукий сноровисто переметнулся через ограду внутрь база, отпер
ворота и, наказав отцу поглядывать за скотиной, исчез. Мы стояли, чутко
вслушиваясь в мягкий шум удаляющихся шагов сторожа.
- Вставай, милок, вставай! - донеслось из глубины база. Немного погодя
он уже вел за собой, шаркая сапогами, быков на длинном налыгаче. Вдвоем с
Косоруким отец выбрал и бричку, с новыми, ладно ошипованными колесами, с
крепким, но легким ярмом с железными занозками.
Мы впрягли быков, уложили вещи, подкинули на бричку сена, чтоб отцу
мягче было сидеть, и приготовились трогаться в путь. Косорукий недоумевал:
- И чего торопишься? Справили бы поминки, тогда и езжай... Не ровен
час, обломаешься, не поспеешь к сроку.
- Крым-Гирей, - тихо сказал отец. - Его двое суток не будет в хуторе,
понял? А мы тем временем и проскочим тайком.
- И верно. Умотался он к брату на свадьбу... Э, Максим! Ты воробей
стреляный, тебя на мякине не проведешь. Самого Крым-Гирея вздумал
обхитрить. Герой!
- А что он за важная птица, - гордо приосанился на бричке отец. -
Видали мы и не таких.
И мы поехали.
Дорога глушит размеренные и тяжелые шаги быков, выбрызгивают из-под ног
фонтанчики пыли. Монотонно поскрипывает ярмо, с одинаковой
медлительностью, будто заведенный часовой механизм, крутятся колеса,
темнея мелькающими спицами.
Отец, ссутулившись, терпеливо сидит на передке, изредка нахлестывает
быков кнутом, молчит. Фуфайка коробом горбится у него на спине. О чем он
думает?
Или просто сидит, невидяще смотрит во тьму, прислушиваясь к какому-то
зарождающемуся чувству в самом себе? Кто хоть однажды ездил на волах
ранней ранью, когда все вокруг неясно, расплывчато, в каком-то мягком,
неуловимом тумане, и кажется, что ты не едешь, а стоишь на одном, кем-то
заколдованном месте или медленно-медленно плывешь куда-то, - кто
чувствовал все это, тот знает, что такое длинная дорога. И нет ей
концакраю.
Среди поредевших кустов кольчужно блеснула река; исходящий от нее белый
свет удивил меня своей ясностью, заставил оглянуться вокруг. И я
почувствовал приближение дня. Кромка неба светлела, постепенно покрывалась
бледно-розовым налетом на востоке - там, где ожидался восход солнца. Я
поднял голову: небо раздвигалось, раздавалось вширь и в глубину, проясняя
свои бездонные мореные озера и гася одну за другою звезды на них. Тьма
таяла, очищались от нее придорожные кусты орешника, встряхиваясь от дремы.
Уже завиднелись леса, плотно набежавшие на склоны, в туманном дыму...
Чем дальше уходила дорога, тем леса ближе и плотнее подступали к ней,
потянуло из густых чащоб прелью, лежалыми дикими грушами, чистой пахучей
хвоей.
Над дальней вершиной внезапно луч заиграл, и словно в ответ на его игру
с орешника сыпанули дружным чириканьем вездесущие воробьи, серенькими
комочками закачались на ветках, а потом разом снялись и шумной стаей
понеслись над дорогой, мельтеша крыльями в посветлевшем воздухе.