"Михаил Петрович Погодин. Русая коса " - читать интересную книгу автора

* Известное выражение Ломоносова [15].

Приятели разговаривали долго о подобных случаях, перебирая древнюю и
новую историю, и наконец расстались.
Прошло несколько времени. Минский по-прежнему продолжал ревностно
заниматься науками, с тою только разницею, что подчас голова его наполнялась
и другими видениями. Часто, в сумерки, на заре, мысли его резвились с
удовольствием около каких-то живых идеалов. Иногда представлял он себе
ножки, которые приводят нашего Пушкина в такое смущение [16], иногда эфирный
стан, около которого так ловко окладывается рука, иногда, и всего чаще,
русую косу, любимую игрушку своего воображения, иногда... Но доскажем
поскорее, как сбылись его темные предчувствия.
По каким-то обстоятельствам пришлось ему прожить несколько времени в
доме госпожи С. У сей госпожи С. воспитывалась дочь дальней ее родственницы,
девушка в семнадцать лет, белокурая, высокая ростом, прекрасная лицом,
прекрасная душою. В первое уже свидание из русой косы ее упала искра на
сердце Минского, и он ее почувствовал, хотя и не обратил на то особенного
внимания. Мария (так называлась его суженая), была очень хороша,
образованна, имела вкус тонкий, знала прекрасно все новые языки, любила
Байрона, Шиллера, Карамзина, Жуковского, Пушкина; мудрено ли, что, живя под
одною кровлею, они вскоре познакомились и в некотором смысле подружились.
Мария приметно сделалась неравнодушною к Минскому. Вечера проходили у них в
чтении. При всякой высокой мысли, при всяком счастливом выражении глаза его
встречались с глазами Марии. Он увидел, что душа ее способна была к
чувствованиям глубоким и возвышенным, что она умела понимать изящное. Часто
попадались места, кои можно было им применять к себе. Разумеется, они не
сообщали друг другу сих применений, но у Марии всегда в таком случае играл
румянец в лице. Минский произносил любезные слова прерывающимся голосом.
Чтение подавало повод всегда к разговорам, в коих Минский мог узнать
познания и сметливость Марии. Сии разговоры были тем приятнее для Минского,
что всегда происходили на русском языке, который Мария, как истинная
россиянка, любила и знала предпочтительно. Словом, она нравилась Минскому
более и более. Узнав ее чувство, рассуждение на поэзии, он хотел испытать ее
характер и предложил чтение историков. - Начали с Карамзина, и Минский с
новым удовольствием увидел, что Мария горит не меньше его любовию к родине,
святой Руси, и благословенному народу русскому. Притом она показала здесь
всю энергию души своей, показала, что, сильно чувствуя, может и действовать
с твердостию и достоинством. Таким образом, чем более Минский изучал будущую
свою подругу, тем более уверялся, что она составит счастие его жизни,
уверился и дал наконец волю чувству, которое тлилось уже давно от искры,
упавшей на его сердце в первую минуту свидания, - и чувство теперь
вспыхнуло. Препятствий посторонних никаких не было. Дело оставалось за
объяснением, которое, по странной и очень выгодной привилегии женщин, должны
делать всегда мужчины. Минский был застенчив, и, несмотря на уверенность
получить ответ благоприятный, никак не осмеливался начать объяснение.
Двадцать раз начинал, и двадцать раз не оканчивал, не оканчивал тогда, когда
уже слетало счастливое "да" с губок пылавшей Марии. Но случай и здесь помог
ему. Однажды в сумерки сидели они с глазу на глаз. Разговор шел о дружбе.
- Как вы думаете, - спросила Мария в заключение (я не мог узнать еще, с
умыслу или без умыслу), - где должно искать совершеннейшей дружбы?