"Михаил Петрович Погодин. Суженый " - читать интересную книгу автора

- Что, брат, Иван Дорофеич, с тобою сделалось? Спеваться и к обедне не
приходил к нам, а мы без тебя как овцы без пастыря; да и теперь опоздал:
двенадцать часов, пора обедать, мы все перезябли.
- Виноват, братцы, - отвечал Гостинцев, - захлопотался за хозяйскими
делами. Так и быть - верно до завтра отложить нам толки об англичанах, а
теперь покамест покалякаем об чем-нибудь о своем. Что, нет ли у вас чего
нового?
- Чему быть?.. В суконной линии только нынче ночью хотели было добрые
люди палатку разбить. Вот нам молодец рассказывал теперь.
- Уж не у Чужого ли? - подхватил сметливый Гостинцев.
- Нет-с, - отвечал молодец из суконной линии, - к Чужому не сунутся, у
него палатка за семью замками да за семью запорами.
- Разве осторожен он больно?
- Не без того-то-с.
Общий разговор обратился на этот предмет, а Иван Дорофеич между тем
искусно ухаживал за суконщиком и выспрашивал его. Слово за слово, он выведал
таким образом у нового знакомого, что у Чужого капиталу в обороте пятьсот
тысяч рублей, сверх того, есть много вотчин [12] по разным рядам; что он
никому не должен, очень скуп, нравом крут и высокомерен, охотник до лошадей;
что жена у него женщина простая, ходит в платках, а не в немецком платье;
что у них есть всего-на-все одна дочь, красавица (это уже не новость для
Ивана); что эту дочь они любят без памяти и оставляют ей по смерти все свое
имение. "Не надо мне вашего имения, - думал про себя Ивам, - мне девушка
полюбилась, а имение-дело нажитое".
С сими известиями, как новыми данными для соображений, воротился он
домой, распрощавшись с товарищами, перехватил кое-что за обедом и тотчас
после убрался в свою каморку, сел за маленьким столиком, оперся на локоть и
стал додумывать свою важную думу. Долго ли, коротко ли он думал, до этого
нам дела нет. Мы скажем только, что он не определил своего плана
окончательно, а решился, не спеша и не мешкая, ожидать всего от случая,
пользоваться им и искать его. Свататься же прямо за богатую вотчинницу не
смел и думать бедный приказчик. Между тем - "стояньем города не возьмешь!" -
воскликнул он, вставши, надел свою бобровую шапку и отправился на Никитскую
шататься около дома Чужого и искать вожделенных обстоятельств.
В три часа отворяются ворота, выезжают лаковые сани, запряженные парою
добрых вороных лошадей, которые лоснились, как атлас, в хомутах с серебряным
прибором. Кучер с черною окладистою бородою, в синем кафтане и лосиных
рукавицах, сидел величаво, одною ногою наруже и приготовлялся кричать на
прохожих. Пристяжною, которая сгибалася кольцом и рыла землю мордой, правил
сам хозяин, стоявший назади в енотовой шубе, подпоясанный шелковым богатым
кушаком. В санях сидела мать с дочерью, разряженною, как куколка.
Не успел еще наш Иван вздохнуть и проводить их глазами вниз по
Никитской, не успел сказать себе: "Ладно, хозяев теперь дома нет,
познакомимся в доме", - как вдруг выскочили из ворот две девушки в
коротеньких шубках, в цветных платочках и расположились на лавочке подле
калитки глядеть на прохожих. Вслед за ними показалась старушка в треухе и с
муфтою. - Мимо на ту пору проходил разносчик с коврижками, миндалями,
конфектами. Мой удалой тотчас подвернулся к нему, остановился и начал
торговать грецкие орехи.
- Не худо бы доброму молодцу, - сказала одна девушка повострее, -