"Владимир Покровский. Танцы мужчин" - читать интересную книгу автора

голову, что не о побеге сейчас идет речь, и отрекся он от него с той же
истовостью, с какой минуту назад принимал, и не удивился себе, и знал, что
именно так и должно быть, и подумал - фьючер-эффект, и понял тут же, что
никакого фьючер-эффекта нет, просто так должно быть, так правильно, и все
тут. А она сделала еще шаг, стала перед ним на колени, и просунула пальцы
под захват на правом запястье (глаза в глаза, будто в танце, тесно
прижавшись), поцарапав кожу ногтями, и рванула, больно, и захват распался,
как распалось до того кресло, а Хаяни сжал и разжал кулак и что-то сказал,
сам не слыша себя. Ее пальцы уже разрывали следующий, локтевой захват. Он
вскрикнул от боли, не отводя глаз, и вот - свободна рука, и он погладил
женщину по лицу, и она улыбнулась, он уже помогал ей освободить левую руку
и думал: "Она меня раздевает". Теперь они говорили одновременно,
тихо-тихо, не слыша друг друга, и он тоже чувствовал что-то наподобие
эйфории, заставлял себя чувствовать. Вот уже обе руки свободны, и он
поднялся, нагнув голову, чтобы не удариться о верх фургона, и это дало ему
точку отсчета, пришло ощущение реальности и постепенно стал возвращаться
ужас, а потом отворилась дверь, но женщина не слышала ничего, трудилась
над его правой ногой; тогда он осознал, что фургон стоит, дверь открыта,
смутно знакомые скафы смотрят на них и медленно-медленно (так казалось
ему) снимают с плеч автоматы. Она не слышала, не слышала, не слышала
ничего, и Хаяни был уже на их стороне, уже поспешно убирал с ее головы
руки, поспешно и с отвращением.



МАЛЬБЕЙЕР

По пути к Управлению, а потом по пути к кабинету Мальбейер
сосредоточенно беседовал с Дайрой, настолько сосредоточенно, что даже
иногда забывал здороваться со знакомыми, чем немало их удивлял. Он и в
кабинете продолжал заниматься тем же и опомнился только тогда, когда
интеллектор голосом Дайры сообщил, что подоспело время визита в
музыкальную комнату. Тогда он сказал себе: "Пора. Что-нибудь да скажу", -
состроил неизвестно какую мину, но вежливую, и выбежал из кабинета. Он
забыл, что собирался звонить разным людям и попытаться хоть что-нибудь
узнать о передвижениях сына Дайры, о шансах на то, что он жив; он вспомнил
об этом только на первом этаже, на выходе из Управления, среди блестящих
зеркал и синих лозунгов, которых так не хватало остальному Сантаресу,
среди озабоченных, спешащих людей, из которых каждый принадлежал СКАФу, но
вряд ли хотя бы каждый десятый видел в глаза живого импата. И многие из
них в течение, может быть, часа с удивлением и насмешкой оглядывали фигуру
грандкапитана, сломанную над местным телефоном, его восторженно
искривленный рот, влажные красные губы, то, как он размахивал руками, как
убеждающе морщил нос, и кивал, и топал ногой в нетерпении, и вел себя в
высшей степени одиноко.



ХАЯНИ