"Владимир Покровский. Парикмахерские ребята (Авт.сб. "Планета отложенной смерти")" - читать интересную книгу автора

вздохнув, опять замурлыкал. Кармино тоже сосредоточенно замолчал. Но
теперь вылез Элерия.
- Вот тоже кстати, - сказал он, глядя на Федера невинными
блекло-голубыми глазами, - командир, почему это у нас тревога такая тихая.
Бывало, проснешься и думаешь, сирена это или просто в ухе звенит. Это
хорошо - у меня не часто в ухе звенит. А ведь у некоторых - каждый день!
Серьезно говорю, командир: надо что-то делать.
Я поднялся и злобно сунул руки в карманы.
- Ладно, хватит, - недовольным тоном сказал Федер. - Нечего. Я сам его
от тревоги отключил.
- Почему? - спустя минуту дрожащим голосом поинтересовался дю-А.
- Скажем, потому, уважаемый дю-А, что старший математик пробора -
слишком ценная фигура, чтобы ею рисковать. Особенно если я не уверен в его
боевых качествах.
Дю-А открыл рот и захлопнул. Потом опять открыл и опять захлопнул.
Оглядел нас невидящими глазами и зашагал к двери.
Это было несправедливо. И я сказал:
- Это несправедливо. Зачем унижать? Ему и так хватило собрания.
Командир, я прошу снова подключить к тревоге старшего математика.
- Ты добрый, Пан Генерал, - сказал Федер.
- Он под моей защитой.
- Он уже вышел из-под защиты, разве ты еще не понял? Он не наш,
Массена, запомни. И никогда нашим не будет. Кончится пробор, он уйдет.
- Но пока пробор не кончился, - сказал я, - он под моей защитой.
А дальше ему объявили полный бойкот. Никто с дю-А не заговаривал, никто
не слушал, что он говорит, и скоро он замолчал. Приказы его (он все-таки
оставался матшефом) рассылались через меморандо, и если ему надо было
что-то узнать, то он тоже спрашивал через мемо и через мемо же получал
ответ. Он и питаться стал отдельно - в своем домике, а то и в
интеллекторной, хотя первое - привилегия командира, а второе - строжайше
запрещено разлюбезным ему Положением.
Я знаю, что это такое. Когда не тебе, но при тебе говорят о тебе
гадости. Случайно, еще в самом первом своем проборе, я сделал пару
неловких и - чего там! - глупых поступков, за что меня произвели в шпиона
антикуистов. Со мной тоже не разговаривали, от меня запирались, мои
грязные делишки обсуждались тут же, при мне, и на вылазки никто не хотел
идти со мной в паре, кроме как по строжайшему приказу командира пробора. В
пищу подливали мне рвотных капель, подпиливали ножки у стула, правда,
вывалять меня в экскрементах не догадались, Каспара среди них не было. Эта
мука длилась неделю, я выжить уже и не мечтал - не то чтобы удара в спину
боялся, просто стал нервничать и сам с собой шептаться, а такие редко в
проборе выживают. Кончилось тем, что я закатил им истерику, потребовал
личностной проверки, и они очень удивились, когда я оказался своим. Все
после спрашивали меня, почему я так по-идиотски повел себя в самом начале.
А я и сам не знал, почему.
Словом, я понимал состояние математика. И никогда не отвечал ему с
помощью мемо. Губы его стали еще тоньше, глаза еще больше поблекли, лицо
осунулось, подсушилось, и он совсем уже не выглядел юношей. Он держался
три дня. Или четыре - не помню. А потом не выдержал, сдался, принял мое
покровительство и вынудил меня на дружбу. Дружбы в общем-то я не хотел, я