"Владимир Покровский. Парикмахерские ребята (Авт.сб. "Планета отложенной смерти")" - читать интересную книгу автора

жалел его, а это совсем другое. И опять-таки внешнее сходство сыграло
роль.
Тяжело было с ним. Я часто не понимал, что он мне говорит, он все время
жаловался на кого-то, а иногда вдруг за себя принимался, мол, какая он
недостойная тварь. Но с кокетством ругал себя, так, чтобы я возразил. Я
иногда попадался на удочку и начинал говорить ему, какой он хороший. А он
ловил меня на вранье и обижался смертельно. Он все время на меня обижался,
но чем дальше, тем больше я был ему нужен, и на другой же день после
очередной обиды он разыскивал меня и мирился. Теперь ему совсем не такой
ужасной казалась мысль о нашем дальнем родстве.
Поначалу противно было; я уже и жалел, что связался с дю-А. А потом
привык, начал снова видеть в нем хорошее и даже сам нужду в нем стал
находить. Этот парень был умнее меня, и еще, несмотря на всю сопливость
свою, занудность и замкнутость на своей персоне, он был очень порядочный
человек, точнее, он изо всех сил старался быть очень порядочным, но не
всегда понимал, что для этого нужно.
Все приказы и "рекомендации" он и мне посылал через мемо, иногда в
самой категорической форме - с угрозами и язвительными замечаниями по
поводу моих прошлых промашек. До смешного доходило: возвращаешься от него
после трех-четырех чашек сваренного им кофе (у него талант был варить
кофе), а из меморандо сигнал: "Проверьте лист указаний". И читаешь:
"Фаун-куаферу Л.Массене выражаю свое крайнее неудовольствие не выполненным
на 85% приказом о прослеживании четырех маркированных особей ак-160.
Повторяю приказ: в случае повторного невыполнения последуют санкции, смп.
С. дю-А".
А в разговоры по работе он со мной почти не входил. Постоянно ругал
куаферство. Меня до сих пор от его "вандализмов" подташнивает. Он бедных
"Птичек" жалел, а не людей, которым негде и не на что жить. При всем своем
математическом складе ума он просто не желал понимать, что глобальная
скученность - это не только неудобство, что последствия - гибельные. Он,
наверное, какой-то особенный был слепой - жил на Земле и не видел, как
люди звереют, не вызывали его, наверное, на утренние разборы в полицейских
конференц-залах.
Он говорил - надо по-другому решать проблему и задавал своим
интеллекторам, которые и так-то, в общем, без работы не прохлаждались,
просчитывать свои идеи - вариант за вариантом, сотни. Но интеллекторы
тогда были слабые и многие вещи - например, озлобление - учитывали
неверно, если вообще учитывали. А сейчас есть сильные интеллекторы, но им
такие задачи не ставят. Тот же дю-А и не ставит.
Это меня удивляло в детстве, удивляет и сейчас, когда многие говорили
мне в свое время: "Чему ты удивляешься? Так всегда было". Я не понимаю,
как простая и лично для меня очевидная вещь может быть непонятной человеку
куда более умному, и не потому, что он видит в ней какие-то такие стороны,
которые мне по глупости моей не видны, а просто потому, что он не хочет,
чтобы это было так, как оно есть, а чтобы обязательно по-другому.
Каждый раз, если я начинал с ним спорить, мы увязали в словах и никак
не могли найти общей точки, от которой можно было бы начать поиски, как он
говорил, неверной посылки. Это меня просто потрясает, как люди не могут
понять друг друга. Наверное, и я в чем-то такой же, мне очень было бы
неприятно узнать, что лучшие годы жизни, да в общем-то и всю жизнь, считая